В ответ Тиберий хмыкнул, повертел головой и насупив брови, сказал с иронией:

– Facile omnes, cum valemus, recta consilia aegrotis damus. Non timere? («Все мы, когда здоровы, легко даем хорошие советы больным». Не боишься?).

Марк Кокцей мгновенно парировал:

– Do – noli timere: terrebis – ne feceris: et fecerunt – non me paenitet.! («Делаешь – не бойся, боишься – не делай, а сделал – не сожалей!»)…

Завершая «Высший совет», Тиберий, насупившись, проворчал:

– Faber est suae quisque fortunae («Каждый сам кузнец своей судьбы»73.

Итак, в середине сентября, после «Пира Юпитеру», который давался 13 сентября во время Великих Римских игр74, Тиберий, используя свои полномочия народного трибуна, созвал Сенат, официально для того, чтобы обсудить вопросы, связанные с последней волей приемного отца.

Солнечным утром 17 сентября 767 года от основания Рима75, высший орган власти Римской империи был готов принять жизненно важные для государства решения: наделение умершего Октавиана Августа божественным ореолом, оглашение завещания покойного и провозглашение так называемого «Статута об империи», в котором Август давал наказ не расширять существующих границ государства.

Накануне глашатаи разнесли эту весть по улицам и площадям «Вечного города» и с самого раннего утра по лестницам к Курии Юлия (Curia Iulia) – месту собраний Сената на Римском Форуме – застучали ноги, обутые в красные башмаки из тонкой кожи на высокой подошве, с двумя парами черных ремней и серебряными пряжками, – официальной обуви (calcei – кальцеи) шестиста римских сенаторов76.

Среди этой внушительной толпы «отцов нации» выделялся крупный широкоплечий мужчина – трибун Тиберий, богоравный в своем величии, в безукоризненно лилейной тоге, с небольшой свитой (второй консул Секст Аппулей, сенатор Марк Кокцей Нерва, претор Гай Веллей Патеркул), в сопровождении преторианцев и воинов-германцев, личных телохранителей почившего Октавиана Августа.

Отцы-сенаторы вместе взошли на Капитолий, чтобы, как обычно, совершить жертвоприношение, а также продемонстрировать свою почтительность перед пустым троном императора, как если бы Октавиан Август находился перед ними. Охрана, сопровождавшая Тиберия, окружила здание Курии Юлия.

Десятки тысяч римских граждан в тогах пришли послушать решения Сената на большую Капитолийскую площадь перед Храмом Юпитера, и запрудили все близлежащие улицы, ведущие к Форуму. Люди молча, с напряженными лицами, стояли плечом к плечу, а за ними тянулись старые стены важных религиозных и светских сооружений. – «Вот они мира владыки, народ, облекшийся в тогу!»77. (Тога́тус – «одетый в тогу» – самоназвание римлян, поскольку тога78 – национальная одежда и атрибут полноправного римского гражданина, а ношение тоги являлось обозначением социального статуса свободного человека и гражданина).

Эдилы79 внимательно следили за порядком в одежде, поскольку величавость внешнего вида, подчеркивала ответственность граждан, стоящих во главе мира по милости богов, и в силу своего государственного разума.

А в это время в здании Сената председатель собрания консул80 Секст Помпей, открывая заседание, как обычно, произнес сакральную фразу: «Quod bonum, faustum, felix fortunatumque sit populo Romano Quiritibus» («Ради блага, счастья, успеха и удачи римского народа»)81, а затем предоставил слово народному трибуну Тиберию.

С широкой скамьи поднялся статный, дородный мужчина, с красивым, но суровым точеным лицом, внешне спокойный, одетый в белую тунику, с широкой пурпурной вертикальной полосой (laticlaviа), прикрытую широкими складками белоснежной тоги