В древней истории и в Средние века шансы оказаться в этой роли у евреев были велики, так как они были народом-изгнанником, вынужденным искать место под солнцем. В современном мире в подобном положении вполне могут оказаться вовсе не евреи, а индусы или китайцы в США, арабы в Западной Европе и т. д. Тем не менее, «иудео-хазарский сюжет» стал поводом для бесконечных обвинений Гумилева в антисемитизме, а довольно подробно описанная Львом Николаевичем турецкая химера такого бурного отклика не встретила. Ведь в турецком варианте никаких евреев не было, а были лишь наложницы самой разной этнической принадлежности, рожавшие своим повелителям детей, и христианские мальчики, из которых делали янычар. Не станут же представители европейских народов возмущаться тем, что их одноплеменники невольно развалили Османскую империю.

Впрочем, не можем не привести цитату из книги «Взлеты и провалы в истории этносов. О жизни и творчестве Л. Н. Гумилева – взгляд из XXI века» Ивана Юрьевича Смирнова, которого очень сложно заподозрить в недоброжелательном отношении к Гумилеву или в поверхностном знакомстве с его творчеством. И. Ю. Смирнов пишет, что «в беспристрастности и объективности по отношению к разным этносам Гумилева заподозрить невозможно, для него существовали любимые и нелюбимые этносы. К первому разряду принадлежали, прежде всего, тюркские и монгольские народы, ко второму разряду – в особенности китайцы и евреи. (Антикитайских высказываний у Гумилева можно насчитать значительно больше, чем антиеврейских.) Но подобная не украшавшая этнолога вкусовщина противоречила основам его теории. Ведь в соответствии с теорией ни „хороших“, ни „плохих“ этносов нет, этносы различаются по объективным признакам – приспособленности к тому или иному ландшафту и стадии этногенеза» [104].

Честно говоря, отметив «симпатию» Льва Николаевича к тюркским и монгольским народам[5], мы не заметили ярко выраженной неприязни к китайцам и евреям. Причиной нашей «близорукости», вероятно, послужило именно то, что его теория не предполагает подобной оценки: ни «хороших», ни «плохих» этносов нет. При этом глупо было бы отрицать, что Лев Николаевич, как всякий живой человек, мог иметь личные симпатии и антипатии. Их оценка с нашей стороны, со стороны И. Ю. Смирнова или так называемых «критиков» – тоже своего рода вкусовщина, которая не должна переноситься на пассионарную теорию.

Другим подтверждением «исторического аморализма Гумилева» стало якобы оправдание им межэтнических конфликтов, так как, согласно его теории, они происходят закономерно и зависят от особенностей этнических контактов на различных таксономических уровнях этнических систем и положительной или отрицательной комплиментарности между этносами.

Критикам такого рода следует обратиться к его основополагающей работе «Этногенез и биосфера Земли» (часть 9, глава XXXVII, раздел «Деяния и явления»). В ней Лев Николаевич обозначает четкую грань между понятиями «явление» и «деяние»: «…разница между явлением и деянием принципиальна, ибо деяния можно совершить или не совершить. Они лежат в полосе свободы» [26]. Проблемы, возникающие при межэтнических контактах, касаются «явлений», они обусловлены объективными причинами. Способы же разрешения этих проблем относятся к «деяниям», так как реализуются конкретными людьми и, следовательно, лежат в полосе свободы.

Как видим, ни геноцид, ни другие преступления, творящиеся в рамках межэтнических конфликтов, пассионарной теорией не оправдываются. Речь идет лишь о том, что «каждое преступление имеет фамилию, имя и отчество». Вроде бы все предельно ясно, остается только предполагать, что именно эту часть монографии Льва Николаевича пристальный взгляд критиков случайно обошел стороной. Но… ничего подобного.