[50]. От себя заметим, что нещадной критике за эту трактовку истории, вовсе не за плагиаторство, на протяжении многих лет подвергался именно Л. Н. Гумилев, а не М. И. Артамонов.

3) Л. Н. Гумилев пользовался покровительством Анатолия Ивановича Лукьянова, который по мере своего продвижения по политической лестнице все настойчивее продвигал его работы в печать.

4) И, наконец, у Льва Николаевича, «не проработавшего в АН СССР ни дня, но рвавшегося на страницы академических журналов и к полиграфическим мощностям издательства „Наука“» [50], был такой «графоманский напор», что он застращал все научное сообщество. От него были вынуждены «защищаться» не только директор Института этнографии АН СССР Ю. В. Бромлей, но и вся Академия наук, давшая в 1987 году отрицательное заключение комиссии Отделения истории АН СССР о работах Л. Н. Гумилева по историко-этнической проблематике.

При сравнении пунктов 3 и 4 возникает вопрос: кто же на самом деле беззастенчиво пользовался административным ресурсом – Лев Николаевич, заинтересовавший своей теорией А. И. Лукьянова, но явно не имевший рычагов давления на кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, а затем Председателя Верховного Совета СССР, или его оппоненты?

В этой связи интересно описание А. В. Вороновичем истории издания монографии Л. Н. Гумилева по теории этногенеза. Начало этой истории не сулило особых проблем. Рукопись монографии получила ряд положительных заключений и в 1976 году «была включена в план издательства (судя по письму Л. Н. Гумилева в Президиум ВГО, написанному в 1978 г.). Работа была отредактирована (редактор издательства В. А. Афанасьев), в музее-квартире Л. Н. Гумилева сохранились верстка титула, оборота титула и содержания труда 1976 г. Но в 1978 г. книга была возвращена в Президиум ВГО с письмом главного редактора А. А. Фролова, в котором последний ссылался на рецензию этнографа Ю. В. Бромлея – в ней отмечалась аполитичность монографии и следовали „упреки в адрес Президиума ВГО, представившего работу к печати в 1974 г.“» [16].

Впрочем, одно другому не мешает: академическое научное сообщество «защищалось». Нам же пора переходить к тяжелой артиллерии идеологического фронта. Поэтому лишь отметим для себя, что в конце 70-х годов, на вкус Ю. В. Бромлея, труд Льва Николаевича, посвященный пассионарной теории, был аполитичен.

Десять лет спустя, в 1988 году, Ю. В. Бромлей неожиданно рассмотрел в пассионарной теории ростки антигуманизма: «…идея высокого процента пассионариев у одних народов и низкого у других (так сказать ущербных) – это лишь слегка закамуфлированная „учеными словами“ давняя концепция „полноценных“ и „неполноценных“ народов или этносов, концепция, мягко говоря, далеко не самая гуманистическая» [10]. А вскоре Лев Николаевич, по мнению критиков, созрел и до уровня идеолога националистов. Господин Л. С. Клейн в 1992 году писал: «…произведения Л. Н. Гумилева претендуют на то, чтобы стать знаменем для политических группировок шовинистического толка вроде „Памяти“» [42].

Понятно: где упоминание «Памяти», там и обвинения в антисемитизме. В. А. Шнирельман посвятил этому вопросу целую статью «Евразийцы и евреи», где писал, что Гумилев «выступал против смешанных браков, хотя и стремился отмежеваться от расизма», что он склонен «искать негативные примеры именно в истории взаимоотношений различных культур с евреями. Так, хотя к „народам торгашей“ он причисляет также флорентийцев и шотландцев, совершенно очевидно, что основной его пафос направлен против евреев» [129].

Господин Шнирельман так увлекся борьбой с «антисемитом» Гумилевым, что даже не счел нужным скрывать своих антироссийских (или русофобских?) взглядов, инкриминируя евразийцам,