во время пребывания Льва Николаевича в ГУЛАГе и широко известная история с ликбезом, который предпринял Гумилев в среде своих солагерников: «блестящее переложение одного раздела испанской истории (отпадения Нидерландов) на феню» [42].

В конце статьи автор заверяет читателей в своем дружеском расположении ко Льву Николаевичу, делает признание, что «очень не хотелось браться за эту статью», горько сожалеет, что приходится «обрушивать столь резкую критику на своего доброго знакомого Льва Николаевича Гумилева», но «это тема, которой играть нельзя» [42], ибо опасность слишком велика. Под опасностью подразумевается оправдание межэтнических конфликтов пассионарной теорией этногенеза.

Подобная тактика стала особенно популярна после ухода Льва Николаевича. Многие ученые мужи даже перестали обрушиваться с критикой на концепцию Гумилева, так как подвергать научной критике совершенно фантастическую теорию, не имеющую к науке отношения, как-то не очень солидно. Иногда ее даже ставят в один ряд с «альтернативной историей» Фоменко и Носовского. Льва Николаевича объявили талантливым популяризатором, а его заблуждения снисходительно объяснили трагизмом его жизненного пути. Интересно, что же популяризировал Гумилев, если его взгляды на историю и этногенез были насквозь псевдонаучны и даже опасны.

Во всех этих, мягко говоря, странных нападках проскальзывает столько глубоко личного, что возникает вопрос: на кого более было направлено раздражение критиков – на «антинаучную» теорию или на ее автора? Такая вот отрицательная комплиментарность[3] на индивидуальном уровне.

Но вернемся к содержательной части критики. Все критические замечания в адрес пассионарной теории этногенеза можно разделить на две неравноценные группы: критика по существу и претензии морально-этического характера. Последние менее разнообразны и в общих чертах сводятся к двум-трем позициям, но по своей убойной силе они значительно превосходят первые и способны похоронить любую теорию независимо от ее научной ценности. Самые невинные из них заключаются в нарушении профессиональной этики и использовании административного ресурса. Они представлены в вышеупомянутой статье В. А. Кореняко и состоят в следующем:

1) Вслед за статьей Л. Н. Гумилева «Этногенез и этносфера», опубликованной в журнале «Природа» (1970 г.), редакция напечатала «небольшую статью тогдашнего директора Института этнографии АН СССР Ю. В. Бромлея (Бромлей, 1970: 51–55). В ней последний изложил свои взгляды на этнос и этногенез. Он не критиковал Л. Н. Гумилева, ограничившись парой безадресных абзацев» [50]. По мнению В. А. Кореняко, «Ю. В. Бромлей по сути уклонился от критики Л. Н. Гумилева, и последнему следовало дождаться серьезного критического анализа своих гипотез или смириться с тем, что академические специалисты не горят желанием вступать с ним в дискуссию» [50], но в том же году в журнале «публикуется подборка трех положительных рецензий на статью Л. Н. Гумилева. <…> Авторы комплиментарных откликов работали в ленинградских вузах. Возникла ситуация, довольно прозрачная и, по меркам того (к сожалению, не нынешнего) времени, неэтичная. Вряд ли у кого-то возникали сомнения в том, что эта серия комплиментарных отзывов была организована в Ленинграде самим Л. Н. Гумилевым» [50].

2) По всем признакам, Л. Н. Гумилев был еще и плагиатором, так как продвигаемые им идеи о хазарско-иудейской химере впервые появились в книге М. И. Артамонова «История хазар». «Лев Николаевич был редактором этой книги. Тождество рассуждений обоих исследователей таково, что возникает мысль, не помог ли редактор автору написать "Заключение". Но репутация М. И. Артамонова как самостоятельного и продуктивного исследователя безукоризненна. Речь может идти лишь о сомнительности приоритета Л. Н. Гумилева в „иудео-хазарском сюжете“»