А кто-то – рыбного хрящика.

В темной комнате можно свихнуться.

Пандора, не открывай ящика.

Нас, героев, никто не вспомнит,

Ведь мы не были напророчены.

Мы стоим на порогах комнат –

Наших собственных, обесточенных,

Четко зная, что за порогом –

Лишь окно, занавеска, тумбочка,

Но отчаянно молим Бога:

«Боже, хоть бы не что-то худшее!»

Мы боимся, что канем в Лету,

Хотя лодки-то вот – готовые!

Нацепили бронежилеты,

Только целят не в грудь, а в голову.

Это замкнутый круг погони.

Чем ты, гонщик, смышленей бабочки?

Мы летим к ночнику и стонем,

Обнаружив костер – не лампочку.

Нам хотелось чуть-чуть свободы,

Но без риска и без шампанского,

Чтоб остаться в плену комфорта

Успокоенными, обласканными.

Замотай глаза скотчем, Фемида!

Наши души – арены пыльные.

Страх, Пандора – все та же коррида:

Либо он тебя, либо ты его.

Страх – клинок, вырастающий в латы,

Зелье силы для обессиленных.

Тот отвар наши предки когда-то

Сотворили. А мы – сварили бы?

Приручили б немого зверя,

Что навек бродит к нам привязанный?

Страх, Пандора, за каждой дверью –

Жив поверьями да рассказами.

А в груди – до истошного ора

Доведенный младенец корчится.

В темноте ничего нет, Пандора,

Но она никогда не кончится.

Нищие

Кто вырос, а мы – на привязи.

Как будто с какой-то примесью,

Как будто нас в детстве похитили

И сунули в этот шлак.

Совсем из другой обители

Забрали нас по родителям,

По женам, дорогам, кителям

Распихали бог знает как.

И вот мы, такие нищие,

С богатой духовной пищею,

Просроченные, прокисшие,

Среди пепелищ стоим.

И ветер нам треплет волосы,

Сощурив глаза раскосые.

Мы стали бы чьей-то помесью,

Мы можем. Но не хотим.

Нам мчаться бы через пустоши,

В земле и скитаньях по уши,

С призванием, но без поприща,

С любовью, но без цепи.

Вот только за этим – в очередь,

Где сладкою ложью потчуют:

«Когда-нибудь это кончится.

А ты пока просто спи».

Весна

Вот опять полегли мертвым грузом

Эти груды непрошенных слов,

И моя полудохлая муза

Истекает армадой стихов.

На войне, говорит, пригодятся –

И штампует один за другим.

Но не спеться уж мне, не сыграться

С вдохновением ржавым моим.

Мою музу топтали и били,

Поноси́ли и заживо жгли,

А я спал, пока где-то другие

Отскребали ее от земли.

Вроде силится, хочет подняться,

Раз – присыпали свежей землей.

Нам ведь, муза, уже не шестнадцать!

Нам ведь, муза, пора на покой.

А я спал, и она приходила,

И с улыбкой валялась у ног.

Что за глупая, дерзкая сила!

Я проснуться хотел и не мог.

И зачем так колотится сердце,

Синь апрельская лезет в окно?