Цифровое детство, коллекция первых мест:

Мы – гордость Вселенной и матери вечный крест.

Когда-нибудь Господу все это надоест, и

Он притащит контейнер, здоровый такой, из рая,

Сгребет нас в охапку и выбросит, не разбирая.

И окажется вдруг, что все мы одной природы:

Беспородные, грязные, грешные,

Смешанные отходы.

Труха

Слепые на солнце,

зрячие в темноте.

Протянешь мне руку –

обнимешь

мою

тень.

Спроси меня, где я,

и я скажу:

нигде.

Записывай адрес

и приезжай

скорей.

Кого я любила,

тех уже больше

нет,

хотя они дышат

и разевают

рты.

Я к каждому, встретив,

прикладываю

портрет:

ищу совпаденья –

и ни одной

черты.

А те, кто остался

в лучшей своей

поре,

бесстрастно взирают

через прозрачный

лед.

Я все понимаю,

но предпочитаю

смерть,

пока мирозданье

меняется и

течет.

Хотелось оставить

хоть что-нибудь

от себя.

Для этого,

как ни смешно,

надо стать

трухой,

чтоб кто-то потом

эту горсточку

бытия

развеял над миром

вместе

с былым

тобой.

Наркотик

Мы входим в игру из массовки,

Как карты в руках у крупье.

Любить – это значит винтовку

Приставить к своей голове.

Любить – это вкалывать дозу,

Пока не закатишь глаза.

«Гляди, это жизнь без наркоза», –

Крупье, улыбаясь, сказал.

Любить – значит все, во что верил,

Предать, растоптать и поджечь.

Отречься, и сделаться зверем,

И ревностно клад свой стеречь.

Владеющий жизни искусством,

Ты понял все наверняка,

Лишь раз испытав это чувство –

Холодный металл у виска.

Ты счастлив и парализован,

А я отмеряю твой срок.

Движением губ или словом –

Кто первый нажмет на курок?

Кто жалобно выстрелит в воздух,

Признав пораженье в игре?

Я слышу финальную поступь,

Патрон заряжает крупье.

И все это круговоротом,

Без умысла и без конца.

Любовь – это рай несвободы

В иконах чужого лица.

Гамлет

На скомканные отраженья

В прогорклой осенней воде

Маленький Гамлет глядит в напряжении:

Гамлет ошибся везде.

Блаженны руины Коринфа

И южное солнце Балкан.

«Уйдем же, – сказал он, – Офелия, нимфа!» –

И обнял игрушечный стан.

Офелия очень типична –

Дешевый набитый атлас.

Но Гамлет уверен: у кукол тряпичных

Не может быть искренних глаз,

В которых так светится лето,

С нейлоновым блеском прядь.

Офелии месяц где-то,

Гамлету – сорок пять.

Он знает, что все нарушил

И исковеркал мир,

И каждую ночь к нему лезет в душу

С отравленной шпагой Шекспир.

В угоду страстям и веку

Когда-нибудь все равно

Офелию схватят и бросят в реку

И Гамлета заодно:

«А это тебе за брата!

А это за датский престол!

А это за то, что сбежал из палаты,

Приняв галоперидол!»

«Не надо, я сам, не надо», –

Сказал и пошел на свет.

А поэт все протягивал шпагу с ядом:

«Гамлет ты или нет?»

Не думай, что он им не был,

Пусть даже из-за кулис –

Его река утекает в небо,

Офелия

смотрит

вниз…

Монолог

Открыв глаза, пытайся в темноте

Решить неразрешимую задачу:

Кто эти все, и что все это значит,

И как ты здесь, и, если здесь – то где?

И что тебе сказали там за слово,

Когда ты, упираясь, лез на свет,

Чтоб вскоре в темноту влюбиться снова

И, умирая, думать: «Смерти нет»?

Открыв глаза, придумай оправданье

Сегодняшнему дню, на миг забыв,

Что связанные крепким обещаньем

На деле спят не крепче остальных,

Что все сгорит, и рукопись – вначале,

А руки милой станут холодны,

И доведут до ядерной войны

Ведомые, которым обещали,

Что им за все воздастся там, в раю,

Куда внесут сияющее знамя,

И лягут рядом павшие в бою,

Влюбленные с оленьими глазами

И ты, такой уставший от всего,

Как престарелый тлеющий Везувий.

Глядишь в Ничто и просишь Никого:

«Пожалуйста, не будь так предсказуем!

Дай новизны, дай чувства, дай свобод

И разомкни бездарный круг подобий!»

Но пустота не внемлет, и с надгробий

Глядит в тебя безжалостный исход.

Пыль галактик

Куда спешить? Все поезда успели

В конечный пункт. Нас некому везти.