Он поднял голову, встретив взгляд внучки.

Лия стояла чуть поодаль, сжав в руках свою книгу – ту самую, которую писала, словно вытравливая на бумаге правду. Она держала её близко, как щит и как компас одновременно. В этом предмете было нечто большее, чем просто страницы. Это была её вера, её путь. Но сегодня истина, к которой она стремилась, казалась далёкой, будто затуманилась за плотной завесой боли и разочарования.

Лия всегда была другой. Чересчур умной. Неудобной. С острым, непривычным взглядом на мир и опасной уверенностью в том, что всё ещё можно изменить. В её поступках жила дерзость – не легкомысленная, а выстраданная, и потому вызывающая тревогу. Авалдарон не мог не гордиться ею. Но гордость эта была горечью: отвага Лии шла рука об руку с её уязвимостью, и сейчас, среди голых ветвей, казалось, что она вот-вот треснет, как хрупкое стекло.

Её голубые глаза, когда-то полные решимости, теперь были тревожными, тусклыми. Лия вцепилась в книгу, как в спасательный круг, будто только она не давала ей утонуть. Паника накатывала волнами. Это был не просто страх за жизнь. Это был страх за правду, в которую она верила, – правду, которую мир, казалось, больше не хотел слышать.

– Дед… я не могу, – прошептала она, и голос её был еле слышен, как рвущийся ветер. – Я не могу дальше.

Авалдарон не ответил сразу. Он знал: сейчас она не ждёт ответа. Она не просит совета. Просто больше не может притворяться сильной. И в этом признании было больше мужества, чем в тысячах героических речей.

– Ты справишься, – произнёс он спокойно, с той спокойной твёрдостью, за которую она всегда цеплялась. Но сегодня даже эта твёрдость не давала ей опоры.

Лия прижала ладонь к груди, как будто пыталась вытолкнуть наружу то, что сжимало её изнутри. Её дыхание стало рваным, губы побелели.

– Я не могу, дед… Эти люди… Они все похоронены. А мы… разве мы не тоже мертвы?

Он подошёл медленно, без суеты, как привык ходить по жизни. Его шаги были почти беззвучны. Он положил ладонь ей на плечо – прохладную, уверенную, живую. И в этот момент, когда её мир снова крошился, эта рука была единственным, что держало от падения.

– Мы живы, – сказал он тихо, оглядывая окрестности, где едва угадывались следы их прежнего мира. – А раз мы живы, у нас ещё есть шанс.

Лия кивнула. Но в её взгляде была пустота – та, что рождается не от безразличия, а от переизбытка боли. Она боялась. Не так, как боятся люди, бегущие от угрозы. Её страх был тише, глубже, почти философским – страх потерять саму суть, веру, направление. Страх, что их мир исчез и больше не вернётся.

Место было непроходимым. Лес казался мёртвым – безжизненным, как выжженное поле. Они выбрались сюда, надеясь найти выход, но каждый шаг приносил только новые сомнения. Лия не могла не думать о том, как их жизнь буквально распадается на куски, и как они оказываются всё дальше от мира, который когда-то был их домом.

Они с дедушкой шли вместе, но между ними не было привычной близости – только молчание и страх, скрываемые под строгими лицами.

– Мы должны быть сильными, – прошептал Авалдарон. – Ты не одна.

Лия не ответила. Она просто смотрела вперёд, туда, где не было ничего, кроме тёмных деревьев с первыми почками и таинственных теней.

Лес был будто замерший. Только лёгкий ветер колыхал верхушки ветвей, и в этом безмолвии шаги были слышны особенно отчётливо. Профессор Авалдарон и Лия уже не раз слышали, как кто-то ходит неподалёку. Но теперь – это было близко. Слишком близко.

Два силуэта появились из тумана между деревьями. Мужчины в тёмной одежде, с грязными руками и наколками, выцветшими, но всё ещё угрожающими. Один был с лысым черепом и злобной усмешкой, другой – с поволокой в глазах и ножом на поясе.