Селма медленно выдохнула. Взяла платок своей матери и сунула в карман пальто. Всё остальное… оставила. Взяла только то, что может пригодиться в дороге. Остальное – наживное.

– Это просто железо, – сказала она вдруг, будто себе. – Всё, что важно – идёт рядом.

И шагнула прочь от машины, не оборачиваясь.

Они стояли у кромки просёлочной дороги – четверо, с несколькими сумками, собакой и тревогой, что давила сильнее любого груза. Машины уже не было. Только ветер – сырой, весенний, колючий. В нём не было ни тепла, ни запаха надежды – только дым, пепел и неотступная неуверенность.

Проводник – молодой, угрюмый, с глазами цвета пепла – махнул рукой:

– Ждать нельзя. Через поля, потом лес. Главное – не отставать. И молчать.

Никто не ответил. Мейра молча поправила шарф. Селма тяжело вздохнула, прижала к себе сумку – одну из трёх, что настояла взять. Арам смотрел не на дорогу, а туда, где совсем недавно стояла их машина. Их прежняя жизнь. Их уют, их привычность, их безопасность – исчезли в один миг.

Тар пошёл первым – будто точно знал путь. Учув движение, втянул носом воздух, встрепенулся и потянул их за собой, как будто впряжённый в невидимую упряжку. Он не знал, зачем, но чувствовал: нужно идти. Нужно быть рядом.

Они двинулись. Молча, тяжело – словно тянули за собой не сумки, а весь свой прежний мир.

Селма шла медленно. Дыхание сбивалось, но она не жаловалась. Ни звука. Только прямой, упрямый взгляд, в котором уже не жила обида – ни на Бога, ни на людей, ни на судьбу. Всё это осталось позади. Как и дом. Как и тепло.

Сумка врезалась в плечо. Рука немела. Спина ныла. Но Селма не сдавалась – шаг за шагом, стиснув губы, будто каждый шаг был вызовом самой судьбе. Она не жаловалась. Никогда не жаловалась. Даже когда слёзы жгли глаза, как соль на ране.

Они остановились на привал – в стороне, среди зарослей между деревьями. Пахло мокрой корой, холодом и выжженной землёй. Арам молча поставил сумку. Мейра присела рядом с Таром, гладя его между ушами – пёс дышал тяжело, но терпеливо. Впереди, в просвете между елями, маячила фигура проводника.

Селма опустилась на поваленное дерево. Медленно расстегнула сумку. Пальцы дрожали, но аккуратно – почти по ритуалу – она стала выкладывать то, что носила с собой все эти пять дней. Платок с вышивкой. Маленькую коробочку с кольцом, которое давно не надевала. Конверт с пожелтевшими фотографиями – не в фокусе, но с родными лицами.

Затем – свёрток с книгами. Три. Все прочитаны до дыр, но расстаться с ними она не могла. Они пахли домом. Пахли вечерами при лампе, когда ещё был чай, был стол, было тепло, и чужие войны жили только в историях.

Селма прижала свёрток к груди, как младенца. Глаза наполнились слезами. Не от боли. От прощания.

Мейра подошла. Не стала говорить. Просто положила руки Селме на плечи и крепко сжала – так, как когда-то делала её мать, когда рушился весь мир.

Селма вздохнула. Осторожно, словно прощаясь с другом, положила свёрток под дерево. Оставила ещё одну вещь. Ещё одну часть себя.

А когда встала и пошла – её взгляд изменился. Не стал легче, нет. Но стал крепче.

Арам ничего не сказал. Просто взял её за руку, сжал ладонь – и повёл вперёд, помогая преодолевать корни, ветки, скользкий после дождя спуск.

Сумка всё ещё тянула плечо. Но уже не так.

"Ты не выбираешь, кого встретишь на пути.

Но иногда без этой встречи ты бы не выжил."

Профессор Авалдарон стоял под голыми ветвями дерева, среди которых уже пробивались первые почки – крохотные зелёные знаки жизни, робко возвестившие о наступающей весне. Лицо его казалось спокойным, почти неподвижным, но под этой маской пряталась внутренняя борьба – тревожная, упрямая, изматывающая. Он был врачом и не раз держал в руках человеческую судьбу. Но сейчас, здесь, среди леса, где воздух казался плотным от сырости и тишины, он ощущал, как ускользает почва под ногами. Слишком многое было неизвестно. Слишком быстро таяло время. И в этих ясных, всегда сосредоточенных глазах теперь застыла серая усталость – не от возраста, а от бессилия.