Аврора поддерживала меня, однако мы были знакомы всего несколько лет. Она общалась и с другими людьми, которые были тоже важны для нее, в то время как у меня была только она.

Другие ребята с академии тоже не стали частью моей жизни. По всей видимости, я просто не умела сближаться с людьми. Раньше в этом не было смысла – мы переезжали слишком часто, чтобы стать друзьями. Я перестала пытаться. А затем, когда мы осели в столице, с удивлением обнаружила, что просто не могу сойтись с кем-то. Я боялась быть отвергнутой. До сих пор не знаю, что Аврора нашла во мне. Она напоминала мне маму: такая же красивая, общительная и намного сообразительней меня.

Одиночество настигало меня, злобно кусая пятки, и я не была уверена, что способна сбежать от него.

Спасало меня пение. Оно увлекало меня. Музыка давно стала моим лучшим другом. Когда я неторопливо играла на своей виолончели, всецело отдаваясь несшему меня потоку плавных звуков, или когда я репетировала партии сопрано и старательно разучивала свою часть, то чувствовала себя живой. Словно в мои легкие вдыхали воздух, и могла наслаждаться спасительным кислородом. Умиротворение – вот, что я ощущала в эти моменты.

Но то, что происходит со мной, нельзя держать в себе. Мне нужна помощь – это я знала точно. Однако то, от чего меня нужно было спасать, оставалось загадкой.

Спустя пару часов я стояла перед дверью маминой квартиры, не уверенная, что она вообще была там. Звонок был проигнорирован точно так же, как и стук. Ответом служило лишь гнетущее молчание.

Я потерла переносицу, стараясь успокоить себя. Возможно она все еще на работе. Не редкость, что ей приходится задерживаться ради новых проектов. Этого требовала ее высокая должность главного инженера Имперских мастеров. Но что-то шевелившееся во мне злобно царапало сердце, будто намекая, что не все так просто.

Жаль, что я не догадалась взять с собой свои ключи.

Я присела на холодные ступеньки в подъезде. Лестничная клетка пребывала в полумраке ввиду облачности. Тусклый луч пробивался сквозь широкое окно, но его было мало, чтобы осветить просторное пространство многоквартирного дома. Я кинула взгляд наружу и, прислонившись щекой, стала рассматривать знакомое здание Императорского театра, ожидая непонятно чего. Черный мрамор благородного оттенка возвышался надо мной, насмехаясь над моим положением.

Одиноко.

Раздался треск – открылась дверь напротив. Я вскочила, поправляя свою длинную синюю юбку прямого покроя и темную кружевную блузку. Показалось морщинистое лицо, на котором затрепетала искренняя улыбка.

– Юдит, это ты? – приветливо пропела женщина, и поправила аккуратный пучок седых волос.

– Добрый день, госпожа Синитра. Да, это я.

Слова неприятно скребли горло, но я, поморщившись, справилась с этим ощущением.

Луизе Синитра – пожилая соседка мамы. Не знаю, кем она была в юности и как прошла ее жизнь, однако мне она всегда напоминала учительницу. Такая же выдержанная, культурная, с хорошо поставленной речью и спокойным мелодичным голосом. Она жила одна, но часто принимала самых разнообразных гостей – от худощавых распутного вида девушек до деловитых мужчин в идеально выглаженных костюмах-тройках и безумных старушек. Однажды у одного из ее посетителей с хмурым выражением я разглядела кожаные лямки кобуры. Клянусь, в ней мелькнуло огнестрельное оружие.

Может, это был ее способ избавиться от одиночества. Хотя этот угрюмый человек в черной водолазке, приходивший раньше, до моего переезда, довольно часто, все-таки вызывал подозрения.

– Что ж ты стоишь на пороге?

Госпожа Синитра развела руками, кутаясь в свою мягкую серую шаль, которая облегала ее полные плечи.