А мы смотрели на колыхающуюся суету наглого жира политиканов, на скользкую беготню лоснящихся тревожным потом подручных, на мерцание важных мигалок тайных пупенмейстеров и занимались своими делами. Продолжали торговать. Ненадкусанных сторон пирога тогда хватало на всех – каждый успевал откусить себе свежий кусочек.

Сначала люди употребляют, потому что всё хорошо. Им хочется праздновать. И они знают, что, когда праздник, можно позволить себе лишнего. Чего-то запретного, так как в праздник границы допустимого раздвигаются. И тогда мы выходим на сцену. Тогда мы торгуем. Много. Успешно. Славно.

Бывает, что всё плохо. Что проблемы и кризис. Что люди несогласны. Возмущены. Взбудоражены. Сами или кто-то им помог – не важно. Ведь когда люди несогласны… Когда они давят в себе протест, или когда его давят другие… Когда протест рвётся наружу… Чем больше протеста, тем больше расстройства. Чем сильней фрустрация – тем выше продажи. Спроси правды у продавца в соседнем с твоим двором ларьке, если не веришь на слово знакомому барыге.

Да, тут в горах нет ни ларька, ни двора, ни тем более магазина… не понимаю, куда ты бегаешь ночью, если вдруг… Если вдруг надо срочный вопрос задать знакомому продавцу. Ну, придётся верить тогда мне на слово. Да, иногда я злой, но лишь когда не могу совершить спонтанную покупку нового силиконового чехла для умнозвука.

–-

Я вышел на улицу. Это было просто сделать – лишь снять наушники и сдать их человеку-корзине. Он убирал их прочь, проглатывая, но не сплевывая, как не поступал кто-то другой в какой-то другой истории.

Ночь, действительно, уличный клуб, «Осенние пятки» основан курителями зелёного чая, таксист озадаченно сообщил дату:

– Да уже, это, неделя как после Нового года…

Мы ехали по морозному Большому городу, ехали вроде домой, но какой в этом был смысл? Вспоминая ситуацию с Сэмом, я приходил к убеждению, что дома может быть опасно. Попросил таксиста остановиться в квартале от дома.

У подъезда тоскливо дежурили отставные проститутки. Продажной любовью больше не пахло долгими зимними ночами – холод сбивал ароматы напрочь. Девочки и мальчики, освещая надеждой темноту улицы, а также стоящее рядом с мусоропроводом что-то бочкообразное в большом синем парике с пламенеющими алыми тенями под глазами, видными даже за километр в затхлой темноте прожжённого салона такси. Вглядываясь в нашу сторону, они успели заметить наше приближение, несмотря на то, что, поворачивая на улицу, водитель выключил фары по моей просьбе. Профессионалы…

Но в моей квартире кто-то был. Колеблющийся свет электрической лампы не позволял увидеть чётко посетителя, не позволял определить, один ли он был, но… Пауза в моем разуме позволила осознать снегопад… Нежные большие хлопья медленно падали на землю. Тихо и красиво. Непревзойденное великолепие падающего снега. Музыка давно ушла из меня, ничего не мешало воспринимать покой тёмной ночи, красоту страха, охватившего меня при виде света в квартире, тени в ней. Непрофессионалы.

Но что-то надо было делать. Разумеется, это было совершенно непросто. Я не понимал, откуда у меня деньги, мой ли в руке ствол, в моих ли он руках, мои ли это руки, я ли это. Решать же более сложные задачи – куда ехать, что делать – не представлялось возможным… В такие сложные жизненные моменты я всегда поступал одинаково – ехал на вокзал и садился на первый поезд.

Разумеется, были нюансы, не без этого. Дело в том, что я боялся самолетов и электричек. Самолетов – из-за высоты, электричек – из-за электричества… подход не подводил никогда, даже когда поезд шел в Соседний город 14, где была конечная станция дороги… В такие моменты я к поезду добавлял маршрутку и ехал дальше. В горах у меня было несколько схронов с велосипедами, так что при необходимости скрыться было очень даже легко.