Я в клубе. Contain by Plastikman. Бит прирастал агрессией, на фоне чёрного звучания эхо далеких ударов гигантских пластиковых конструкций, бьющихся на ветру. Словно гигантские трещотки в нереальном утопическом мире зазеркалья, они схлопываются, возвещая о пришествии глашатаев очередной антивести… Тихая дискотека. Мы танцевали. Мы двигались в электронном угаре. Все были в наушниках – диджеи и танцующие. Никакой другой акустики не предусматривалось. Никто, кроме нас, не слышал звук. Для стороннего наблюдателя звук отсутствовал полностью. Дискотека для глухих наоборот. Клуб на улице. В самом центре Большого города, в Большом переходе к Большой улице и Большой площади. Ради мероприятия разогнали торговцев пластиковым счастьем из подземных ларьков. Сегодня тут нельзя купить по низкой цене чехлы для иностранных умнозвуков, нельзя уточнить у продавца, стоит ли брать силиконовый сейчас или, может, пока подождать до выхода новой модели, сегодня тут нельзя получить на руки коробку с чехлом, такую настоящую, пыльную, залапанную чьими-то заочно неприятными руками… Нельзя… Как же хотелось всё это сделать именно сейчас… Грустный смайлик висел над душой, роняя мне на плечи слёзы дополненной реальности.
И я вот вижу его/её – в глубине сцены, за всеми танцорами, за аппаратурой, за светом стоит либо охранник, либо менеджер, либо кто ещё, либо просто стоит, либо просто тень… чья-то одинокая, брошенная тень. Осколок личности.
Она/он стоит и на фоне общего куража являет собой воплощение жёсткой истины невозможности спасения в эйфории, отсутствия эйфории, её нереальности, её лживости. Неясности. Стальной серости привычных мыслей. Трусливой продажности классической идеи мытаквсегдажилиивытакдолжныжить. Ржавого предательства внезапно обретённых скреп. Навязчивости ранее неизвестных идей, но вдруг ставших чем-то всегда существовавшим. Не обращает на меня внимания. Видит других она/он, тянется к ним, исчезает в них…
Что я тут, чёрт побери, делаю? Почему я должен это слушать? Кому нужна эта странная, булькающая, давно вышедшая из моды музыка?
«поезд двестишестьсятьыый Магадан – Южно-Сахалинск отправляется со ого пути ьей платформы!»
Взрыв промежуточно-попсового техно, древний минимал отступил, приход критической массы звучания, приемлемого для руководства Большой страны, кульминация трека, тема, подтема, перкуссия, басы, бит, свободные радикалы помпезных иллюзий о величии – всё вырвалось наружу в едином энергетическом порыве, диджей на четыре бита убрал бас, потом вернул, смолкло всё внутри, лишь жесточайший вынос на поверхность из потрясающей глубины сна, тонкая высокая скрипка посреди черноты растворения мира, выкидыш ненайденного из недельной комы отсутствия мыслей об ином, из бессознательного бреда о смерти какого-то Майтрейи…
Стоп! Сэм умер?! Слава богу…
Я окончательно пришёл в себя.
Я в клубе, на вечеринке…
В правой руке я сжимал револьвер, в левой – саквояж с миллионом долларов… Или наоборот?
Украдено в Детройте… Но кому какое дело? Да хоть в Чикаго. Да хоть… Нет, там я бы не рискнул воровать.
Сэмплы в голове звучат уже переведёнными, отредактированными, одобренными, с проставленными акцизными марками. Они научились фильтровать музыку в момент её передачи слушателю. Задействовали для этого вездесущие столбы сотовой связи. Прикрутили к каждой несколько десятков дополнительных транзисторов, кодировка, декодировка, приём-передача, разложение на составные части, внедрение цифровых подписей в генотип каждого отдельного трека. Конечно, за всем этим стояла компания чьего-то ребёнка. Конечно, все тендеры были проведены согласно требованиям законодательства. Все проверки показали отсутствие показаний. Свободные правила рынка. Небеспокоитьакционеров. Выступить с заявлением-опровержением может себе позволить лишь виновный, соответственно, все упреки следует оставлять без внимания. Нереагироватьнапроискикупленныхзадармавраговгосударства. Лишь бешеные боевики подпольного несоглашательства не соглашались с происходящим, пытаясь что-то говорить миру об истинной сути, пробуя организовывать протесты. Их били. Много. Сильно.