– Товарищ Кравцов, – обратилась она к нему напрямую, и в зале воцарилась мертвая тишина. – Вы не хотите что-то сказать собранию? Объяснить, например, почему вчера вечером вас видели возле насосной станции?

Иван Петрович медленно поднялся со своего места. Голова кружилась, а во рту пересохло так, что трудно было говорить. Он оглядел зал и увидел десятки пар глаз, устремленных на него. В некоторых читалось любопытство, в других – подозрение, в третьих – откровенная враждебность.

– Я… я проверял таймер полива, – сказал он хрипло. – У меня есть автоматическая система орошения, и я хотел убедиться, что она работает правильно.

– Какое удобное объяснение, – бросила Анна Ивановна с первого ряда. – Всегда найдется причина, почему вы оказались в нужном месте в нужное время.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – Иван Петрович почувствовал, как злость начинает закипать в его груди. – Я обнаружил загрязнение воды утром и сразу же сообщил об этом. Если бы я был виновен, разве стал бы я привлекать внимание к проблеме?

– А может, вы рассчитывали, что никто не заметит, – вмешался дед Василий. – А когда поняли, что дело раскрывается, решили сыграть роль героя, который якобы обнаружил преступление.

Иван Петрович почувствовал, как земля уходит из-под ног. Логика обвинения была порочной, но в ней была своя циничная последовательность. Он понимал, что любые его объяснения теперь будут восприниматься как попытка оправдаться.

– Кроме того, – продолжила Галина Николаевна, явно воодушевившись поддержкой зала, – всем известно о профессиональных навыках товарища Кравцова. Он не только бухгалтер, но и в молодости работал слесарем-сантехником. Он прекрасно знает устройство нашего водопровода и может легко получить к нему доступ.

– Это не преступление – разбираться в технике! – воскликнул Иван Петрович. – Я помогал ремонтировать трубы, когда другие отказывались это делать. И теперь мои знания используются против меня?

– Никто не говорит о преступлении, – голос Галины Николаевны стал елейным. – Мы просто анализируем факты. А факты говорят о том, что у вас были и мотив, и возможность совершить диверсию.

– Какой мотив? – Иван Петрович почувствовал, как его голос становится громче. – Объясните мне, какой у меня мотив травить собственных соседей?

– Вы требовали ревизии черной кассы, – напомнила председательша. – Вы обвиняли правление в нецелевом использовании средств. Вы хотели дискредитировать нашу работу.

– Я требовал прозрачности! – взорвался Иван Петрович. – Я хотел знать, куда идут наши деньги. Это мое право как члена СНТ!

Зал зашумел. Люди начали перебивать друг друга, выкрикивать свои мнения. Иван Петрович услышал, как кто-то говорит: «Всегда знал, что с ним что-то не так», а другой голос добавляет: «После смерти сына он совсем странным стал».

Упоминание о сыне ударило Ивана Петровича как физический удар. Он почувствовал, как внутри что-то обламывается, и ярость, которую он подавлял месяцами, начала прорываться наружу.

– Не смейте, – прошипел он, сжимая кулаки. – Не смейте говорить о моем сыне.

– Иван Петрович, – голос Галины Николаевны стал примирительным, – никто не хочет причинить вам боль. Мы все понимаем, что вы пережили тяжелую утрату. Но это не дает вам права…

– Права на что? – перебил ее Иван Петрович. – Права требовать честности от тех, кому мы доверили управление нашим товариществом? Права знать, куда тратятся наши взносы?

В этот момент от стены оторвался Степанов. Он двигался медленно, уверенно, как человек, который привык к тому, что его появление меняет ход событий. Зал постепенно затих, все взгляды обратились к элегантно одетому мужчине.