Но сегодня был особый случай.

Аннет почти вырвалась на свободу, выскочила за двери приюта в чем есть, в платье и в фартучке, в тяжелых деревянных башмаках. Налегке она точно добежала бы до домика Квочки, что стоял совсем рядом со зданием приюта, даже под дождем добежала бы, даже рискуя простыть насмерть под порывами ледяного ветра.

Но на крыльце ее под руки подхватили двое, и, упирающуюся и вопящую, втащили обратно, легко протащили по коридору. Еще быстрее, чем она миновала его, сбегая, втащили в кухню, где Аннет еще минуту назад была счастлива и беззаботна…

— Я не хочу! — кричала Аннет в ужасе, извиваясь, отчаянно колотя ногами. — Не буду! Нет!

Священник в душной темноте кухни гадко хихикал, все так же отвратительно потирая руки. Сухая кожа на его ладонях шуршала, как змеиная чешуя.

— Хе—хе—хе, — произнес он зловеще, оглядывая раскрасневшуюся девушку. — А подайте—ка нам священный венок. Как без него заключать брак? Любая невеста мечтает надеть такой венок. Вот видишь, дорогая, как мы заботимся о тебе? Подумали даже о том, о чем ты позабыла!

— Я ничего не забывала! — кричала Аннет, сопротивляясь изо всех сил. — Я не собиралась замуж за этого!.. За этого тюфяка!..

— Не собиралась, так теперь собралась, — зловредно прокаркал священник, натягивая на голову сопротивляющейся и брыкающейся Аннет старый венок, весь серый от пыли, с куском белой ткани в виде фаты. — Ну, все готово. Колечки, колечки не забудьте, уважаемый мастер Джон! Чем вы подтвердите принародно, что она вам принадлежит? Только колечками! Итак, приступим!

— Отпустите меня, отпустите! — надрывалась Аннет, извиваясь в крепких руках удерживающих ее слуг. Рыбоглаз, сложив руки на потертом, полинявшем бархатном пузике, светясь от счастья, стоял рядом и смотрел на свою сопротивляющуюся «невесту» абсолютно людоедским взглядом.

— В этот прекрасный день, — торжественно начал священник, благостно взирая на жениха, — мы собрались здесь… Да заткните вы ей рот, что она орет, эта тощая сволочь!

— Замолчи, мерзавка, — подпел ему змеиным злобным голосом Рыбоглаз. — Не то завтра утром я тебя голую за косы оттащу к храму и вываляю там в луже!

— Что значит если? — возмутился священник, здорово рассчитывая на это жестокое развлечение.

— Святой отец, придержите ваших коней! Она мне еще нужна, чтоб наследство изъять! Так что некоторое время она должна быть живой и здоровой!

Аннет почувствовала, что от ужаса падает в обморок.

Что серенькая жизнь ее, заключённая в этом нехитром мирке, состоящим из кухонной утвари, из огня и дождя за стеклом, сейчас кончится навсегда, разлетится на куски. И она, беззащитная и слабая, будет отдана Рыбоглазу, и он будет делать с ней все, что вздумается, а скорее всего, отдаст на потеху священнику, чтоб тот замучил ее своим изуверскими наказаниями до смерти.

И все для того, чтобы забрать деньги…

— Помогите, — в последний раз выкрикнула она, оседая в удерживающих ее руках.

Ей казалось, что ее враги серыми угрожающими тенями нависли над ней, и топят, душат ее в темноте! И выхода нет…

…От звонкой оплеухи, казалось, взметнулся яркий огонь в печи, и священник, словно изломанная колючая щепка, заныл, корчась на полу.

Руки, удерживающие Аннет, разжались, отпустили, и она уселась на пол, изумленно раскрыв рот. Ненавистный венок съехал ей на нос, и она мало что видела. И кто устроил потасовку — не поняла.

А потасовка была не шуточная!

Священник уползал куда— то в сторону спасительной двери, безмолвные слуги отступили в угол, а Рыбоглаз ныл, скулил и нет— нет, да порывался орать.

И тогда неведомая сила била и трепала его сильнее. Казалось, кто— то ухватил его за горло, поднял в воздух, прижал к стене, и теперь отвешивает ему звонких оплеух.