– Ты умрешь, собака! – провозгласил он приговор, осыпав меня настоящим потоком грязных ругательств.

– Дело за малым. Пробуй, убей, – ответил я ему, ставя ногу пошире для большей устойчивости. Однако скрестить его с вражеским клинком удалось не сразу. Лодка продолжала покачиваться. Наконец он, изловчившись, ударил сверху. Я отбил удар, ощутив всю его силу. У рыжего была прыть бывалого солдата. Я еще не совсем пришел в себя и потому только оборонялся, отражая его удары. Рыжий разбойник совсем разошелся и позабыл о важности сохранять равновесие. Слишком размахнувшись, он сначала едва не завалился назад, потом качнулся вперед и благополучно наткнулся на острие моего меча своим упитанным животом. Разбойник странно хрюкнул и сделал попытку достать меня мечом сбоку. От этого усилия он еще сильнее нанизался на острие, повредившее что-то у него внутри. И его последний в жизни удар вышел слабым. По крайней мере, кольчугу ему пробить не удалось. А вот когда он завалился на меня, я и в правду чуть не умер, едва не задохнувшись от его смрада. Огромным усилием, так, что вздулись жилы, я опрокинул его за борт. Пусть идет на корм рыбам. Не копать же могилу такому грязнуле.

Первым делом я посмотрел, как идут дела у Шарлеманя и Фавра, и поспешил им на помощь, потому как дела эти могли быть и лучше. Плот был не такой уж большой, чтобы носиться по нему. И сражающимся приходилось топтаться на месте, иначе они рисковали свалиться в воду. Пока я успокаивал рыжего, разбойники заметно уменьшились в числе. Сейчас двое из них бились с Шарлеманем, а еще один пытался добить Фавра. Правая рука рутьера повисла вдоль тела, и тот держал меч в левой, а разбойник теснил его к краю плота. Оставив Гнуса залезать на борт самостоятельно, я перебрался на нос лодки. Увы, она успела отойти от плота, и я вряд ли смог допрыгнуть, учитывая вес доспехов. Помощи от лодочника тоже ждать не приходилось, он прятался на корме. Оставался мой арбалет, тетиву которого я успел натянуть сразу после выстрела. Нужно было лишь наложить стрелу, что я и проделал в мгновение ока.

– Фавр, пригнись! – крикнул я, поднимая арбалет. Рутьер упал на колени, и я выстрелил. Болт вонзился в горло разбойника, тот зашатался и опрокинулся на спину. Фавр милосердно прекратил его мучения, сбросив в реку. Тем временем Шарлемань разъярился настолько, что сбросил с плота не только своих противников, но заодно и себя. Вода в реке забурлила, словно там пробудился ото сна огромный кракен, и в месте падения окрасилась кровью. Прошла минута. И на поверхность выплыл один мой друг. Он забросил на плот меч и схватился за борт своими ручищами, скаля свои крупные белые зубы:

– И что, никто не собирается меня вытаскивать?

Вопрос был риторическим. Подтянувшись, он легко взобрался на плот, несмотря на шлем и кольчугу.

      Разбойников оказалось семеро. Если не считать того, кто был на башне. Теперь все семеро были мертвы. Мы отделались довольно легко. Серьезную рану получил один Фавр. Ему не только порезали до кости руку, но и ощутимо прокололи бок. Шарлемань отделался одними ушибами, да, как и Гнус, купанием в холодной воде. Про себя промолчу. Благодаря прилетевшей стреле, я поучаствовал в драке лишь слегка. И хорошо! За десять лет военной службы я навидался всякого и ранений получил достаточно, чтобы не переживать из-за своего малого участия в предприятии по искоренению братства Речной Крысы.

– И как? Разве ты справился бы один, – спросил меня перевязанный Фавр. – Брать нас не хотел. Тут бы тебя и похоронили.

– Не стану спорить с вами, – ответил я. – Приношу свои извинения, друзья. Пожалуй, я недооценил крыс. Все могло кончиться плохо.