– И на том спасибо, – откликнулся Шарлемань. – Почаще слушай советы бывалых людей, Жолли. Дольше проживешь.

Он хотел еще что-то сказать, но умолк под моим выразительным взглядом. Впрочем, Шарлемань старался не переходить черту в наших отношениях и редко брал на себя роль старшего брата.

– Надо погреться у костра, – сказал Гнус. – Неровен час простужусь. Выпить бы тоже не мешало.

– И еще пошарить в закромах у этих дохлых мышей, – оживился Фавр. – Они держали всю округу в страхе столько времени. Должны же накопить добра.

– Быть по вашему, – согласился я. – Высаживаемся на берегу.

Следующий час прошел в хлопотах. Пока Фавр в качестве часового вел наблюдение за рекой, Шарлемань и Гнус обшаривали весь берег в поисках поживы. Я обследовал башню.

Когда-то она представляла собой четырехугольное, сложенное из камней разного размера с широким основанием сооружение, сужающееся кверху и завершающееся открытой площадкой. Но беспощадное время сохранило лишь часть из того, что было построено.

В нижней части, где был раньше вход, зиял неровный пролом, заросший травой. Все деревянные перекрытия между этажами были в свое время сожжены. Но первый этаж оказался вполне обустроен. Здесь и прятались разбойники. Я нашел здесь сложенный из ракушечника очаг, закопченную посуду и тюки с одеялами. Разбойники не следили за чистотой, и повсюду были разбросаны черепки, остатки пищи и пустые кувшины. По одной из стен шли каменные узкие ступени наверх. И там, на самом верху, были положены в виде помоста несколько толстых досок. Концы их упирались в выбоины каменной кладки. Получилось что-то вроде смотровой площадки. Обзор отсюда был просто великолепным.

Я увидел не только реку, но и верхушку колокольни дальнего монастыря, укрывшегося за лесом. А вот замка Мо я не разглядел. Лес, тянувшийся в глубь от берега, рос и на предгорьях, закрывая обзор. Нечего сказать, укромное местечко выбрал себе Речная Крыса. Когда я спустился с башни, мои друзья уже собирались в обратный путь. Их добыча оказалась весьма скудной. Они нашли только сундук с добротной одеждой, видимо, отобранной у путников. Гнус, объясняя необходимость смены своего мокрого платья боязнью заболеть, успел переодеться и щеголял в вещах, ранее принадлежавших богатому горожанину. Не иначе. Я опустил в руку лодочнику целый турский грош7. Это было больше, чем мы уговорились. Но он заслужил серебро, рискуя пострадать в схватке.

– Спасибо, ваша милость, – сказал он мне, кланяясь и стараясь на этот раз, говорить понятно. – Пусть и натерпелся я страху, да в накладе не остался. И деньги заработал, и плот вон даром достался. Век за вас будем всей семьей молиться. Это ж теперь я поднимусь. Ого!

Я, когда вас вез, всю дорогу Бога просил, чтобы всех нас в живых оставил. Да, молился. Крыса ведь ни одной лодки мимо не пропускал. Всех топил. Вот радость-то мне великая. Жив я, жив, Господи! – он едва не плакал от радости.

– Ты лучше ответь, чудило, кто из них Крыса? Может, рыжий? – вмешался в наш разговор Шарлемань.

– Нет. Рыжего звали Лис. Он был самый свирепый. А Крыса на башне сидел. Он же одноногий, только из лука стрелять. Говорили, что Крыса в войну ступню потерял.

Да, теперь, Ваша милость, его совсем обездвижили. Слава тебе, Господи!

– Так ты знаком с Речной Крысой, – удивился я. – И что же ты молчал, олух?

– Как знаком, Ваша милость. Только видел разок – другой, издалека. Люди-то говорили промеж собой. Я и слушал. А кто его близко видел, те уже, благодаря вашей милости, не на этом свете, а на том. Туда им и дорога. Крыса. Он никому, кроме своих, не показывался. Нет. И еще всегда лицо прятал под капюшоном, чтобы не узнали, значит.