И в первую очередь тех, что были связаны с одним из отпрысков семьи – бароном Романом Федоровичем Унгерном.

В любое другое время такой родней можно было бы, конечно, гордиться. Как же – генерал-лейтенант, кавалер белого Георгия и золотого оружия за храбрость, командующий конно-азиатской дивизией, повелитель сказочной Хутухты – древнего монгольского государства.

Но настал день, вернее, ночь, и все пошло кувырком.

Хорошо помнит Курт, как его, совсем мальчишку вели в потемках, по раскисшим от осенних дождей дорогам. Потом заставляли ползти по сырой траве, преодолевая границу. – Тогда, – говорят. – Едва сумели они опередить визит чекистов, нагрянувших с ордером на арест и тем спасти свои жизни.

Много лет прошло, а нет-нет да вспомнят в семье приход ангела-хранителя – простого казака, истинно преданного барону.

С далекой Сибири он привез не только весточку о страшной кончине своего командира, но и его предсмертные записки.

– Тогда, как разбили нашу армию, нас – рядовой состав красные к себе перемобилизовали. Мало кто с офицерами и его высокопревосходительством под суд ЧК пошли, – за кружкой чая делился в ту ночь посыльный. – Ну однажды довелось и мне караул нести в тюрьме, где, значитца и содержали. Так Роман Федорович на словах ваш адрес дал и вот эти самые записки. Потому я их и привез, чтобы передать, как было велено.

Казак протянул, убористо покрытые неровным почерком листки.

Видать, писал их генерал в спешке, как только и могло быть в камере смертников в ожидании расстрела.

Ушел неожиданный посыльный и в тот же час стали собирать вещи все Штернберги:

– Если уж Романа Федоровича расстреляли, то и до нас непременно доберутся красные дьяволы. Спасаться надо. Детей от беды уводить!

Много позже надеялся Курт:

– Доведется еще раз побывать на прежней петербургской квартире.

Особенно, когда войска рейха стояли у самого города. Пока держали блокаду.

– Только все вот как вышло – красные уже у Варшавы. И его задача – хоть на день опередить их, выполнить задание советника Ласнера.

С ним младшего Штернберга свел опять же случай.

Как-то будучи дома в краткосрочном отпуске по фронтовому ранению, принялся рыться в семейном архиве.

И в груде пыльных фотографий, документов, множеста, теперь уже никому не нужных, финансовых счетов нашел толстую тетрадь в зеленом коленкоровом переплете, а так же пачку мятых листов, испещренных знаками скорописи:

– Мама. что это? – раскрыл он слипшиеся от времени страницы, вкривь и вкось покрытые карандашными записями.

Та ответила с немецкой уже педантичностью.

– Фронтовой дневник Романа Федоровича и то самое письмо что солдат привез.

Посеяв зероно любопытства в душу сына, изнывавшего в тот час от вынужденного безделья.

– Вот оно что! – заинтересовался Курт.

Времени у него свободного тогда было много, и он углубится в содержание записей барона.

Конечно, долгие годы, прошедшие с тех пор, как он совсем мальчишкой готовился к поступлению в петербургскую гимназию, не прошли даром.

Хотя уже утерян был и навык русской разговорной речи, но все же сумел Курт разобрать содержание записок. Тогда же и ахнул:

– Это же ключ к сокровищам!

Но ключ-то был, а вот до замка, плотно закрывавшего тайну барона Унгерна, самому добраться не удалось.

Снова попал на фронт, а тем:

– Разве до поисков?

Но не было бы счастья, да несчастье помогло.

Выручило новое ранение: попав на излечение в Берлин, решил обратиться к старинному приятелю семьи – советнику Ласнеру, занимавшему крупный пост в политической разведке.

Он-то, всерьез заинтересовавшись необычным завещании былого диктатора Монголии – Хутухты, сумел сперва перевести Курта под свое начало, после чего дал ему особое поручение.