Подъезжавший все ближе поезд дал еще несколько зловещих гудков, сотрясая пространство в радиусе четверть мили, подобно оглушительному грому. Птицы взметнули со своих насиженных веток, разлетевшись сначала в разные стороны, а потом слились в один косяк и скрылись из вида. Разум Арнольда помутнел, картинка закружилась, небо наложилось на землю, а деревья поплыли…

Томас не двигался, его парализовало, он продолжал держать глаза открытыми не моргая. Из-за поворота выехала страшная голова локомотива. Его фары показались Арнольду злыми глазами летящей змеи, как если бы поезд имел жуткий оживший облик. Мальчик открыл рот, чтобы прокричать, но дар речи пропал, и он смог только бессвязно что-то промычать, словно напуганный глухонемой.

Когда поезд дал по тормозам, было уже поздно – слишком маленький отрезок пути, чтобы состав успел остановиться до того, как переедет Томаса. Голова бедняги отлетела в одну сторону, а левая ступня – в другую. Несколько капель крови брызнули Арнольду в лицо. Тело брата прокрутило несколько раз, пока элементы днищ вагонов волокли его безголовое тельце по пути между рельсов, и поезд наконец не остановился.

Томасу было одиннадцать.

Когда приехала полиция, скорая помощь и спасатели, Арнольд так и стоял в оцепенении. Его черепушка тряслась, коленки дрожали, сердце выпрыгивало из груди; рот, жадно глотавший воздух, потому что его владелец, казалось, задыхается, не закрывался до самой больницы, а бледно-мертвенное лицо начало приобретать более-менее нормальный цвет только через несколько дней.