– Я же говорил, что ты калека. Ты не способен ни на что. Я мог бы сказать, что ты просто мудак, но и это не так. Ты даже плохого слова недостоин. Ты меньше, чем ноль. Ты – никто…
Чистяков плакал и царапал пол пальцами, но повторить попытку не осмеливался. Тогда Кравченко вызвал своих оперов и велел оттащить эту слякоть в камеру. Он знал, что Чистяков сломался. Пройдет еще день или два, и бандит будет взахлеб давать показания, надеясь хоть как-то смягчить неизбежный приговор. Но у Кравченко это не вызвало особого удовлетворения. На душе, как и всегда после общения с подобными тварями, было довольно мерзко…
– Вот что касается твоих, – отвлекаясь от невеселых мыслей, сказал Кравченко. – Ни в городе, ни в области за последнюю неделю не зарегистрировано ни одного ДТП, в котором бы участвовала «субару» и фигурировала женщина с ребенком. Я вообще поручил проверить всех женщин-водителей, попадавших за это время в аварии. Жанны среди них нет. В больницах города и области она тоже не числится. Но я узнал кое-что другое. На Жанну выставлен сторожевой листок.
– Кто его выставил?
– Какой-то мелкий опер из территориального отделения, по сути, это не важно, он просто исполнитель. А откуда ноги растут – ты, я думаю, понимаешь.
– Понимаю, – Игнатьев задумался.
– Слушай, может она сейчас спокойно катит в Москву? – предположил Кравченко. – На своей тачке или на поезде.
– Она обязательно позвонила бы, – покачал головой Игнатьев. – К тому же на тачке от вас до Москвы просто так не добраться. Нет, с ней что-то произошло, я почти уверен, но что?.. Слушай, у меня к тебе еще одна просьба. Ты не можешь проверить фамилию Бухман?
– Это зачем?
– На всякий случай. Это фамилия приятеля Малецкого, на даче которого Жанна с дочерью пряталась.
– Сделаю, если хочешь, – пожал плечами Кравченко. – Только, боюсь, результат будет тот же.
– Тупик, – констатировал Игнатьев. – Придется действовать по-другому.
– Что ты намерен делать?
– Ножками нужно поработать, ножками, – Игнатьев кивнул на разложенную карту. – Ехать и опрашивать. Двигаться она могла только в одном направлении, в городе ей делать нечего. И счастье, если бычковская урла этого еще не сообразила… Ты извини, что я тебя напряг. Вижу, у тебя и своих проблем хватает. Если нужна моя помощь…
Последнюю фразу Игнатьев произнес исключительно из вежливости. С какой стати Кравченко втягивать в свои служебные дела гражданское лицо? Даже пусть и бывшего оперативника. Но Кравченко в этот момент смотрел на Игнатьева с каким-то новым выражением.
– Слушай-ка, а я действительно попрошу тебя кое-что сделать, – сказал он. – Не беспокойся, надолго тебя это не задержит. Нужно мне с одним человеком связь восстановить. Сам я светиться не могу, мою рожу полгорода знает, тем более братва. И послать мне к нему некого. Боюсь.
– Ты боишься? – не поверил Игнатьев.
– Да не за себя, конечно… Короче, ситуация сейчас в городе такая, что от Бычка секретов нет ни в нашей управе, ни в других местах. Он обо всем первым узнает… или, в крайнем случае, вторым.
– Хорошо у него разведка работает, – тряхнул головой Игнатьев.
– Не разведка, а бабки, – поправил Кравченко. – На стукачей он денег не жалеет. А многих и в долю взял. Поэтому его корабли в море никто не трогал. Пограничники ловят мелкую сошку, залетных всяких, одиночек – то есть фактически очищают море от его конкурентов. В добыче морепродуктов он уже монополист. Но дело не только в крабах…
– А в чем?
– Об этом позже. Есть капитан одного сторожевика, Соловьев. Ты его, кстати, должен помнить. Так вот мы с ним напрямую, минуя мое и его начальство, провели пару операций. По моей информации, он на перехват выходил – и все в цвет. Официально ему благодарности объявляли, а неофициально начали прижимать. Почему отклонился от маршрута патрулирования, как допустил перерасход горючего. Ну и все такое. Бычок не дурак, понял, что Соловьеву не одна удача помогает, и у меня впечатление, что сейчас его взяли под такой плотный колпак, без которого он теперь и в гальюн в одиночку сходить не может. Вчера должны были с ним встречаться, да только я не стал рисковать, потому что засек хвост…