– Ты чувствуешь, Маргарета? Это твоя сила!

Маргарета крутанулась, жар заливал щёки, пот стекал по спине, капли падали на пол, смешиваясь с пылью. Музыка сменилась – тише, глубже, ситар запел, как голос земли, – и Агата повела её к столику в углу. Коктейль – ярко-зелёный, с ломтиком ананаса на краю – ждал её, бармен подмигнул, сверкнув золотым зубом. Агата подняла свой бокал, её пальцы – тёплые, мягкие – коснулись руки Маргареты, и этот миг был как электричество:

– За тебя, Маргарета. Ты ожила.

Они пили до полуночи – смех, танцы, голоса друзей Агаты, что приняли её, как свою, звенели в ушах. Раджив сидел рядом, его взгляд скользил по Агате, его рука лежала слишком близко, касаясь её плеча, и Маргарета шепнула себе: «Я люблю её. Но не скажу». Страх – Париж, его осуждение, его цепи – держал её слова взаперти, но тепло Агаты горело в груди, как факел в ночи.

Дели, утро после клуба. Жара ворвалась с рассветом, звон храмовых колоколов смешался с гудками рикш за окном хостела. Маргарета, двадцать пять, сидела на продавленном матрасе, потягивая воду из мятой пластиковой бутылки, тело ныло от танцев, но в груди горела искра, зажжённая Агатой. Телефон – старая Nokia с треснувшим экраном – мигнул: «Школа танцев, Чандни Чоук, 10:00. Агата». Её слова из клуба – «Я научу тебя танцевать, как в храмах» – звенели в голове, как мелодия. Она открыла рюкзак, достала письмо бабушки – потёртое, пахнущее лавандой: «Танцуй, девочка, я верю в тебя». Почерк дрожал от возраста, как её голос в памяти, и Маргарета сжала бумагу, шепнув:

– Это мой шанс.

Школа пряталась над лавкой специй – запах шафрана и корицы лился с улицы, стены были увешаны тканями с узорами, как в храмах, старый проигрыватель гудел в углу, покрытый пылью. Агата ждала у входа, её светлые волосы сияли в утреннем свете, в руках – платок с бахромой, красный, как закат над Сенной.

– Восточные танцы – это душа, Маргарета, – сказала она, протягивая платок. – Надень на бёдра, почувствуй ритм.

Группа – пять женщин в сари и старушка с сединой, как серебро, – уже собралась, их учительница Рани хлопнула в ладоши, её голос был твёрдым, как камень:

– Начинаем.

Музыка полилась – табла стучали, как пульс, ситар пел, как река, мелодия текла, мягкая и глубокая. Рани – невысокая, с морщинами, как карта жизни, в зелёном сари – смотрела на Маргарету, как мать на дочь, что вернулась издалека. Она бежала когда-то – от брака, навязанного в деревне под Джайпуром, где отец бил её за непослушание, а мать молчала, пряча слёзы. Танец стал её свободой – она училась у старух в храмах, потом в Дели открыла школу, где учила девушек быть собой.

– Начни с ног, – шепнула Агата, её голос был близким, тёплым, дыхание коснулось уха Маргареты. – Ступай мягко, будто идёшь по песку, колени чуть согнуты. Представь, что земля живая.

Маргарета шагнула – неловко, кеды скрипнули по деревянному полу, но Рани кивнула, её глаза блеснули:

– Хорошо, девочка.

Она чувствовала себя неуклюжей, но ритм подхватил её, как волна. Агата продолжала, её рука коснулась плеча Маргареты, направляя:

– Теперь бёдра – качай их, как колокольчик. Вправо-влево, медленно, в такт таблице.

Платок зазвенел, бахрома ожила, Маргарета качнула бёдра – робко, потом смелее. Она вспомнила клуб, но тут было иначе – не хаос, а порядок, не рывки, а поток. Рани подошла ближе, её голос смягчился:

– Руки – как змеи, вверх, извивай запястья. Это рассказ без слов. Жрицы так говорили с богами, девочка, их шаги были молитвой.

Маргарета подняла руки, пальцы дрожали, но в зеркале на стене она увидела себя – не девочку из Парижа, что пряталась от смеха, а женщину, чьи движения пели. Агата улыбнулась – её улыбка была светом, её близость пьянила: