Андрейка, помолчав, ответил.

– А, думаю, что и можно, отчего же нет.

– А как?

– Не знаю, – простодушно ответил мальчик.

– Вот тебе и раз, – удивился отец. – Не знаешь, а говоришь, что можно. Как так?

– Да уж так. Если бы нельзя было их достать, ты бы меня сюда не привез. Сам сказал: «Стоило ли в такую даль тащится?» Притащились, значит стоило и ты покажешь, что, да как.

– А ведь правильно сообразил, – усмехнулся отец. – Давай тогда пешочком пройдемся направо, к леску на песчаном бережку вон с тем валуном. Там одну штуку испробуем.

Спустя минут двадцать на упомянутом песчаном берегу появились собаки. Ни на кого не обращая внимания, они метались взад – вперёд, подбирая что-то на песке. Гусиные сторожа вытягивали шеи от любопытства – что делают, чего мечутся. Угрозы стае вроде не было, а любопытством всё зверьё страдает, а не только человек, самый страшный и беспощадный из всех зверей.

Наконец один старый гусь решился посмотреть поближе на происходящее, заковылял с дальней отмели в воду и поплыл к берегу. За ним рискнули двинуться ещё двое помоложе, не менее любопытных, чем старик. Вот уже они выгребают всё ближе и ближе к берегу. И теперь видно им как из-за валуна кусочки хлеба вылетают, а собаки, за ними в азарте кидаются. Каждой хочется другую опередить, не столько хлеб этот нужен, как чувство превосходства – я проворней, быстрей, успешней. Так у и людей случается: кто-то подкидывает, а кто-то норовит побольше и побыстрее подобрать.

Гуси жались всё ближе к берегу: чего собак-то бояться, всегда можно улететь. Но тут грянули выстрелы, ударив эхом по берегам и далее затихающими раскатами по лесу. По окрестностям пронеслась сумятица: птичье царство застрекотало, заверещало, запищало на все лады, спеша предупредить друг друга об опасности.

Гусиная стая снялась с отмели, уходя ввысь от беды. У берега остались только старый гусь со своим житейским опытом и пара молодых гусей, которые никогда и ничему больше не научатся. Двух подстрелил отец из своей двустволки, одного успел достать Андрюша.

Собаки, вспомнив свои обязанности, сплавали, принесли добычу, с ней Яковлевы и вернулись к оставленной лошади. Отец заинтересованно поглядывал на Андрюшу, видя, как тот сосредоточенно обдумывал что-то. Наконец мальчик спросил:

– Почему они подплыли? Ведь они такие осторожные были, а тут взяли и подплыли. Почему?

– Любопытно им было. Вот на любопытство мы их и приманили. А дальше ты сам видел, чем неосторожное любопытство кончается. Если любопытство или что иное сильнее осторожности, то и приманить можно любого: что зверя, что человека.

Вот на будущее и думай, чтобы тебя или друзей твоих, или любимых тебе людей обманом не взял кто из непорядочных людей. А коли с каким бесчестьем самому бороться придётся, так хитрости не стесняйся. Хитростью иногда больше справедливости добиться можно, чем прямодушной честностью.

Разговор этот младшему Яковлеву может и не запомнился слово в слово, но вот последняя фраза, сказанная отцом, видимо подсознательно стала для него очень важной и не раз в последствии сослужила полезную службу.

Подобным вот образом протекала жизнь Андрюши в родовом поместье ещё почти три года, после чего семья Яковлевых перебралась в соседний уездный город. Родители сочли, что ребёнок должен от домашнего обучения перейти к более систематическому и после сдачи вступительных испытаний, мальчик стал учеником первого класса реальной гимназии. От обычной гимназии эта формально ничем не отличалась, разве что некоторыми мелочами: туда принимали детей всех сословий, а такое соседство претило некоторым родителям дворянских детей. Аттестаты об окончании реальной гимназии при поступлении в университеты «принимались к сведению на усмотрение университета», то есть были как бы второго сорта. Считалось, что после шести классов, ученики – реалисты могут продолжить обучение в седьмом классе по коммерческой или технической части или поступить в юнкерское училище. На последнее и рассчитывали Яковлевы в будущем для сына.