Толпа вокруг загудела, переговариваясь.

– Молчать! Суд идёт! – взревел вирник.

– Ты же сам говорил, мол, отцовский нож где-то там воткнут и поржавел?

– То другой нож. Давно уже воткнут. Отец новый нож с тех пор купил. Да резьбу на ручке сам сделал. С тем ножом и ходил всегда… Я этого Гришку с поличным поймал, с тем ножом, который он с отца убитого взял! Я его за руку хвать! Откель, говорю, нож? А он меня ударил, стал вырываться. Я и закричал про убийство, позвал людей. Люди его скрутили. Ну, и меня тож. А я и так бы пошел. Я сюда пришел Правды искать. Не сбегу.

– А сам-то ты видел, кто убивал, как убивали? Или, может, другой кто своими глазами видел, как того Афоню убили?

– Сам не видел. Но мы с Щуром хорошо уже всё про убийц разузнали. Скажи им, Щур!

Наместник перевёл взгляд на старика.

– Афанасий, Страшков сын, продал коня Захару Завидовичу, за две гривны монетками, да за браслет серебряный, витой, ценой в гривну кун. Так? – Щур оглянулся на Захара и тот кивком подтвердил его слова.

– Потом Афоня пошел покупать топор и косу у кузнецов. Так? – Захар снова кивнул, подтверждая.

– Нашли мы и того кузнеца, который косу ему чуть не продал. Вот он, этот кузнец. Мастер Климята, верно ли я рассказываю? Помнишь Афоню?

– Помню. Верно, – дюжий детина в прожженном во многих местах кожаном фартуке чуть выступил из толпы и кивнул.