Внутри у Шмелева все похолодело, язык во рту прилип к нёбу – не оторвать. Еле-еле он нашел в себе силы освободить его и упрямо помотал головой:

– С тобой я не буду.

Толстуха хмыкнула насмешливо, во взгляде ее мелькнуло удивление.

– А с кем будешь? – спросила она.

Курсант сглотнул слюну и, чувствуя, как холод внутри перекрывает дыхание, огляделся, остановил взгляд на худенькой, с выпирающими на спине лопатками женщине, одетой в вытертую трикотажную кофту:

– Вот с ней!

– Бабы, але-гоп! – скомандовала складчатая и сделала ладонью красноречивое движение снизу вверх, словно бы мячик подбросила. – Выметаемся отсюда! Оставим этих двоих… счастливчиков! – Бросила завидущий взгляд на свою худенькую товарку и первой вышла из каюты.

Две другие женщины беспрекословно подчинились ей, хотя характеры имели сволочные и могли лаяться и приставать к бедному курсанту сколько угодно… Но авторитет старшей в их коллективе был незыблем.

Так Шмелев уцелел, ослабший прошел вдоль всего левого борта и вернулся в свою каюту…

…Тот поход с рыбаками-туристами был удачным, все набили себе сумки отборной камбалой, так называемой палтусовкой. Мясо палтусовки – самое вкусное из всех камбальих пород, некоторые нетерпеливые туристы прямо в море жарили рыбу – Шмелев перед отплытием купил три керосинки, шесть сковород и десяток литровых бутылок ароматного подсолнечного масла, имущество это оказалось очень нужным, – заодно научил клиентов, как в одно короткое мгновение избавлять камбалу от кишок и всего лишнего, что в ней есть…

Делается это просто: надрезаешь рыбе голову, надсекаешь хребет и отделяешь голову от тушки. Кишки вместе с начинкой вылетают вслед с головой наружу, для чаек эта еда считается самой лакомой…

Ученики у Шмелева оказались толковыми, науку освоили быстро, так что жареную палтусовку попробовали все присутствовавшие, даже две худосочные жеманные девицы, которые о себе говорили, что они работают в Большом театре…

Новым делом маститый морской капитан увлекся, за два года исходил на своем «Волчанце» все здешние заливы, познал, как собственные ладони, рыбные ямы, банки, подводные леса, крабовые колонии, ловил лакедру и сему, зубатку и даже рыбу фугу – все у него получалось… А потом Шмелев заболел – поселилось у него внутри что-то тяжелое, чужое, лишающее сил, иссасывающее, целый месяц он пролежал у себя в квартире на Океанском проспекте, лечился травяными снадобьями, отпивался отварами из целебных кореньев, из ягод и коры кустарников… За месяц до стона соскучился по морю, свежему воздуху, ветру, крикам чаек и стуку машины своего катера.

Не стерпел и вышел в море…

Некоторое время он чувствовал себя нормально, тешил себя мыслью, что выпрямится, вырулит, дальше все пойдет по-старому, но через пару недель таинственная холодная хворь вновь обозначила себя. Поразмышляв немного, Шмелев решил не обращать на нее внимания, а существовать вместе с нею и дальше идти вдвоем. В конце концов, если захочет – отцепится.

Иногда обходилось без осложнений, иногда приходилось глотать обезболивающие пилюли – всякое было, в общем, но запланированных походов в океан он не отменил ни одного.

На этот раз он решил сходить на кальмара. Стоял октябрь, самое начало, теплые дни, кальмар должен был не просто клевать, а брать нахраписто, с лёту, у него наступала пора любви, моря и заливы в такое время делались веселыми, шумными, волны иногда взрывались громкими таинственными брызгами, словно бы попадали под небесный дождь, потом стихали до следующего брызгопада. Шмелев любил рыбалку на кальмаров.

Отходил «Волчанец», как всегда, от Змеинки – причала, для береговых дел не особо приспособленного, но главное было не это, а совсем другое – тут и глубина была подходящая, и подъехать на машине можно было к самому борту, и народ обитал на причале незлобивый – и прикрыть мог, и бензинчиком выручить, и стопку водки налить, если кто-то сильно продрог, и даже кредитную линию до получки открыть… Шмелев держался здешних причалов – нравились они ему.