Несмотря на то что море было полно жизни и поклевки должны были идти одна за другой, поклевок не было. Ни одной не было, вот ведь как.

Берегов, земли не было видно, хотя земля находилась недалеко, – из темноты выпорхнула маленькая синяя птичка, облетела «Волчанец» кругом, словно бы подыскивала себе аэродром для посадки, довольно быстро сориентировалась и, цокнув коготками о металл, уселась на поперечину мачты.

Следом за птицей появилась большая белая бабочка, похожая на комок снега, именуемая рыбаками бражником, но это был не бражник, название у бабочки было какое-то другое… Вообще-то, бражник – это большой ночной мотыль, очень красивый, с прыгающим полетом, но в гости прилетел не мотыль – прилетела именно бабочка. Бабочки от мотылей отличаются очень заметно.

Прошло минут тридцать. Не было ни одной поклевки, все забросы, – и на кальмара и на рыбу, – были пустыми. Некоторые нетерпеливые добытчики начали недовольно ворчать, косо поглядывая на капитана, но Шмелев был здесь ни при чем, он доставил ворчливую публику в самое уловистое место в Тихом океане.

Ропот заставил Гошу совершить пробежку вдоль обоих бортов «Волчанца».

– Не гудите, граждане, не гневайте морского бога, у него все расписано: жор будет! Надо только дождаться.

– Сколько ждать-то его?

Гоша развел руки в стороны:

– Если бы я знал… По радио связались с канцелярией морского владыки, ответ состоял лишь из одного слова: «Ждите-с!»

Я тоже был на этой рыбалке; компания наша, лишь пару часов назад прилетевшая из Москвы на утомительно-гулком огромном самолете, – три человека, Скуратов, Коткин и я, – узнав в аэропорту, что готовится поход на кальмаров, несмотря на усталость и самолетный гуд, застрявший в ушах (как его вытряхнуть оттуда, никто не ведал), определилась единогласно: идем на кальмара! На «Волчанец», который был забит рыбаками под завязку, нам помог устроиться Володя Воткин, очень славный человек, здешний следователь (а отец его, Александр Сергеевич, позже здорово подсобил с чисткой кальмаров – штукой, нам совсем неведомой, – но это было позже), так что все перипетии рыбалки той происходили у нас на глазах и остались в памяти.

Прошел еще час. Кальмарьих поклевок – ни одной. Начала клевать лишь камбала, очень вяло, еще клевали бычки, но они не считались съедобной рыбой; дергали они энергично, засасывали в свои бездонные глотки все что угодно, оказавшееся на крючке, – окурки, пуговицы, куски тряпок и протирочной ветоши, могли клюнуть и на гайку, только железную гайку было трудно приладить к крючку, на кусок бумаги, вырванный из блокнота, обломок расчески и резиновый каблук от сапога – на что угодно, словом… Люди от бычков брезгливо отворачивались, выбрасывали их чайкам.

Чайки поглядывали на такую еду с опаской – бычок запросто может разодрать плавником брюхо…

Выглядели бычки внушительно: большая голова с начальственно выпученными глазами, тяжело провисшее пузо, набитое всякой всячиной, внушительный верхний плавник, похожий на парус, и огромный рот, способный заглотить сразу трех таких бычков, вместе взятых, не пережевывая, определить их в резиново-раздвижной, очень вместительный желудок и следом заглотить очередных трех бычков… Бычки – рыба будущего, словом.

Бражников вокруг «Волчанца» сейчас крутилось много, сотни две… или три, наверное, не меньше. Впечатление было такое, будто из черной небесной глубины, прямо из звезд валится крупный беспорядочный снег, подхватываемый движением воздуха, но до воды не добирается и устремляется обратно вверх, в вязкую черноту… Некоторые бражники все-таки не рассчитали, угодили в воду, барахтались, хлопали белыми, казавшимися светящимися крыльями, пытались оторваться от липкой океанской поверхности, но редко у кого это получалось, крылья намокали, и обреченные бабочки делались добычей рыб.