Кажется, я сделала новую глупость… махнула красной тряпкой перед быком.

Резко присев, Власов обхватывает мои ноги под коленями и тут же выпрямившись, взваливает меня себе на плечо.

Перед глазами сперва мелькают дощечки ламината, затем ступеньки лестницы и уж потом гранитная плитка. Мы слишком быстро оказываемся на кухне, где я посмела запустить мороженое в наглую мордашку Мирона.

Теперь меня ожидает та же участь.

Власов грубо усаживает меня на столешницу, сразу же вклиниваясь между моими коленями.

– Нам всё-таки нужно кое-что обсудить, – говорит, практически не размыкая губ. – Я не терпила, уяснила?

Злой тон хлестко рубит по натянутым нервам. Мирон не шутит. Он серьёзен. Степень его раздражения от моей выходки можно оценить по острому кадыку, который дёргается на смуглой шее парня.

Смерив меня очередным уничижительным взглядом, Власов тянется к контейнеру с мороженым. Зачерпывает пальцами подтаявшую массу и подносит к моей голове.

С силой зажмуриваюсь, не хочу наблюдать за тем, как этот чудик нанесет мне ответный удар.

Проходит не больше пары секунду и прохладная жижа начинает медленно стекать от ключиц к ажурной кромке белья. Распахнув глаза, наблюдаю, как Мирон просто с каким-то садистским удовольствием перегружает клубничный сорбет мне за пазуху.

Ощущение не из приятных чувствовать на себе почти килограмм липкой массы.

– Да, согласна, – гордо расправляю плечи, продолжая терпеть издевательство над собой. – Ты не терпила… Потому что ты козёл, придурок и гадливый человечек...

– Стася, – мамин голос, словно выстрел в висок убивает меня наповал...– Стася, – вновь зовёт мама, и я чувствую, как начинают пылать мои щеки в предвкушении родительского порицания. – Как тебе не стыдно?

Она умудряется даже голосом меня наказать, так ещё и в присутствии Мира, который вполне заслуженно получил от меня ругательства в свой адрес.

Задираю подбородок, показывая фальшивую браваду. Смело встречаюсь глазами с Мироном и его взгляд прошивает насквозь. Он ликует от совершенной мести и моего прокола. Глумится, я вижу это по его кривой усмешке.

А вот мама нет. Конечно, сейчас она не даст мне и слова сказать в своё оправдание. Для неё я невоспитанная дочь, за которую ей теперь стыдно перед всеми.

Обиженно проигнорировав вопрос, спрыгиваю на пол. Задеваю собой всё ещё стоящего рядом Мирона. Наши тела соприкасаются слишком тесно, что я даже сквозь прохладу промокшей ткани почувствовала тепло его крепкого торса. А в районе талии продолжила ощущать тяжесть широкой ладони, которая нахально стискивает и не отпускает.

– Пусти! – произношу почти шепотом, едва шевеля пересохшими губами.

И Власов, будто придя в себя, отступает от меня на несколько шагов назад. Но не отводит прожигающего взгляда, переполненного триумфом.

Разворачиваюсь. Как в замедленной съёмке иду на выход. Втягиваю голову в плечи, проходя мимо мамы, грозно занявшей часть дверного проёма.

Меня трясёт от предчувствия скандала и маминых нотаций. Но больше всего жалит тело то, что Мирону в очередной раз всё сойдёт с рук. Но наябедничать на него я себе не позволяю.

Что-то останавливает меня, и даже злость на выходки Мирона запрещает мне рассказывать маме все подробности.

Почти бегом поднимаюсь по лестнице. Слышу, как за мной направляется мама, но шаг не сбавляю. Вбегаю в комнату. Дверь не захлопываю, хоть и горю неистовым желанием поступить именно так. Знаю, что мама не отступится и перед сном прочитает лекцию.

– Что это было? – бросает мне в спину, сразу же закрывая дверь. Словно не хочет иметь свидетелей своей воспитательной работы. – Разве так мы с отцом тебя воспитывали?