Слышу, как мама уходит и хлопает дверью. Наверняка она злится, что я ослушалась её просьбы и не подружилась с сыном Артура.

Видит бог, я не хотела её огорчать. Но завести дружбу с Мироном – чистой воды утопия.

Новая волна раздражения незамедлительно накрывает с головой. Я подхожу к раковине и крепко, почти до боли в костяшках, цепляюсь пальцами за её край.

Смотрю на свое отражение в зеркале и ужасаюсь. Вся растрепанная, измазанная мороженным. Такая жалкая и невзрачная… что за такую чудовищную метаморфозу готова убить Мирона.

Кидаю ненавистный взгляд на смежную дверь, ведущую в его спальню. Вспоминаю, что не заперлась. И едва сделав шаг и потянувшись к защелке на ручке, одергиваю руку в самый последний момент.

За дверью раздаются голоса.

– Помнится мне, ты говорил, что уже вырос и в опеке не нуждаешься! – тон Артура Сергеевича пугающе холоден.

Я понимаю, что подслушивать это верх невоспитанности, но ничего не могу с собой поделать. Едва не прилипают ухом к дверному полотну, надеясь расслышать каждую фразу.

– Я дал тебе свободу, не лезу в твои дела и жду подтверждения твоих слов. И что? Ты снова доказываешь мне обратное.

– Не вопрос, – срывается на крик Мирон. – Откажись от меня ради новой семьи, как это сделать мама и живи спокойно. Я буду только рад, – его фразы, поднимаю во мне волну сочувствия. Не представляю, как наверное ему тяжело мириться с тем, что он стал ненужным после развода родителей. – Не придётся терпеть твоих приживалок.

От гнетущего напряжения повисшего в соседней комнате не спасают ни стены, ни дверь, к которой я прижимаюсь последние пару минут. Я замираю в ожидании ответа Власова старшего, но слышу лишь удаляющиеся шаги. А за оглушительным хлопком двери следом открывается и моя.

Я неуклюже вваливаюсь в спальню Мирона, оказываясь пойманной им с поличным.

– Подслушиваешь? – зло выплевывает он и припирает меня к стене.

Взгляд прошивает меня насквозь, а руки причиняют саднящую боль, когда Мирон пытается крепче сжать пальцы на моей талии. Я не нахожу слов в своё оправдание и лишь виновато опускаю глаза, желая, чтобы Мирон наконец отпустил из плена своих горячих рук.

Но также сильно, как желаю об этом, я хочу чтобы он продолжил крепко меня удерживать рядом с собой.

8. =8=

Мирон

От осознания того, что она могла всё слышать, мои внутренности стягивает тугим узлом, на скулах вздуваются желваки. И девчонка замечает эти перемены во мне.

– Я не хотела, – шепчет примирительно, перемещая свои ладони и боязливо накрывая ими мои.

Тепло её подрагивающих рук разливается вверх по предплечьям, когда она скользит ими по моей коже. Слишком плавно. Слишком нежно и успокаивающе, словно в её власти обуздать всех моих внутренних демонов.

– Повтори! – цежу сквозь зубы, при этом тяжело дыша, не в состояние справиться с раздражением.

– Я просто хотела запереть дверь и принять душ.

Наверняка лжёт. Облизывает губы, идёт багровыми пятнами от собственного же вранья. Но при этом выглядит так невинно, что это обескураживает.

В горле саднит, в груди всё горит и нет никакого облегчения. Ещё вчера я уверял себя, что ненавидеть Стасю будет легче лёгкого, а сейчас ощущаю слабость.

Она раздражает своим присутствием в моём доме так же сильно, как и успокаивает появлением в моей долбанной жизни.

Я ненавижу себя за то, что ведусь на робость в её взгляде, на плавность в каждом её жесте и движении. Ругаю себя за каждый отклик при виде этой чертовки.

Твою же мать!

Девчонка умудряется чертовски быстро отравить мою кровь какими-то диковатыми противоречиями.

Я хочу её придушить, но ещё сильнее хочу проверить может ли эта заноза целоваться так же круто, как она круто умеет выводить меня из равновесия.