Полечила Лялечку и Щелкунчика, растолковала им, почему надо пить горькое лекарство и не надо бояться уколов. Потом, вылеченных, сводила друг к дружке в магазин, продала каждому по кусочку сахара. С сахаром они пили понарошечный чай, после чего сели на диван и стали ждать маму и папу.

А их всё не было. Таня уже не первый раз оставалась дома одна, но раньше это случалось днём, когда было светло. Сейчас же за окном уже стемнело. Девочка включила свет. Посидела, взяла книжку-малышку со стихами Агнии Барто. В садике есть такая же, и они с Еленой Валерьевной часто читают из неё стихи. Таня даже уже выучила их. Вот и сейчас она листала странички, видела на них картинку и сразу рассказывала наизусть Щелкунчику и Лялечке про мишку, которого уронили на пол и оторвали лапу, про бычка, который идёт и качается, про лягушек, которые просят капитана прокатить их на кораблике. И с особым чувством, конечно, – про Таню, которая громко плачет, потому что уронила в речку мячик. Сама Таня тоже уже была готова вот-вот расплакаться, и вовсе не из-за мячика. Но держалась изо всех сил.

Ей было страшно, поэтому она подтащила стул и зажгла свет везде: в коридоре, на кухне, в зале.

Потом включила телевизор. И даже какое-то время послушала про локомотивное депо и погоду на завтра.

Потом принесла табуретку к входной двери, взобралась на неё и стала смотреть в глазок: вдруг там мама с папой появятся. Но была видна только лестница, и по ней никто не поднимался.

Потом решила, что телевизор мешает: из-за него она может не услышать, когда придут родители, – и выключила его.

Потом стала прислушиваться к звукам на улице, и ей казалось, что она узнаёт именно мамин смех и папин голос. Поэтому в ожидании, что они вот-вот войдут в дверь, она побежала в коридор и стала слушать, не едет ли лифт и не остановился ли он на их этаже. Но нет.

Снова пошла в комнату и стала выглядывать в окно. Но из-за включённого света невозможно было ничего рассмотреть на улице. В отражении Таня видела только себя и часть комнаты.

Снова, стоя под дверью, старалась расслышать звуки в подъезде, потом подходила по очереди к окну в зале, на кухне и слушала улицу. Но вскоре в подъезде и на улице воцарилась полная тишина. Двор и дом уснули.

Тогда Таня включила радио на кухне, на всю громкость. Там кто-то пел, от этого девочке казалось, что она дома не одна, и стало чуток веселее.

Вдруг услышала крики на улице. Очень громкие и какие-то злые. Они нарастали и приближались. Сердце заколотилось так сильно, что, кажется, упало со своего места и скатилось сначала в живот, а потом – в пятки. Сильно захотелось в туалет. Мигом погасила везде свет, а то с улицы его могут заметить, и тогда придут к ней сюда – кричать и ругаться. А так она спряталась. Прижала Щелкунчика и Лялечку к себе покрепче и замерла.

На улице продолжали горланить и вопить. Что-то стукало, грохало и шлёпало. Раздавались странные звуки. Таня вся сжалась в комок. Вспотела.

Через какое-то время голоса стали удаляться, и наконец всё стихло. Но Таня не хотела зажигать свет, хотя жутко боялась темноты и обычно засыпала с включённой настольной лампой. Но сейчас ей казалось, что именно темнота её спасёт, укроет. И радио с телевизором не надо, чтобы не привлекать внимания. Тишина и темнота, чтобы никто её не увидел и не услышал. Стать незаметной, невидимкой.

Она легла на диван, поджав ноги к самому животу. В нём сейчас сидел страх. Тане казалось, что если она его выпустит, то он заполнит всю комнату и поглотит её. А прижав его ногами, она удержит его, и он уйдёт.

Скоро она задремала.