«Гы, да я трезвая, как стекло, по сравнению с вашей дочерью», – подумала Ленка, но вслух, разумеется, не сказала. Ей было не привыкать держать ответ перед взрослыми: то в школе, то перед клиентами на рынке, где она торговала всякой ерундой, то перед родителями – всю жизнь, сколько себя помнила. Страха и неловкости она сейчас не испытывала – хотелось заступиться за подругу.

Тут её снова обуяло сомнение: рассказывать или нет матери Вики, почему напилась её дочь? «Если рассказать, то она, может, психовать меньше будет и Вике меньше достанется. Но при этом я выдам тайну, которую Вика, может, и не хотела бы рассказывать матери, – рассуждала сама с собой Ленка. – А если ничего не говорить, то непонятно, почему мы наклюкались, и влетит Градовой по полной, когда она проснётся. Да и мне сейчас этот допрос тут на фиг не нужен… И вообще я спать хочу!»

– Анна Васильевна, – примирительно сказала Ленка, – у Вики был повод напиться. Вот поверьте! Если захочет, она вам потом сама расскажет. А сейчас не будите её, пусть проспится.

Но Анна Васильевна продолжала тормошить дочь и всё громче звать её. Вика один раз что-то промычала, с бока, на котором лежала до этого, откинулась на спину, и больше Анна Васильевна от неё не могла добиться ни единого звука или телодвижения. Ленка ушла на кухню и ждала окончания этой бесполезной затеи. Наконец Анна Васильевна вышла из комнаты к ней.

– Можешь ты мне сказать, что произошло, Лена? Она ведь такая пьяная, что даже ухом не ведёт. Сколько же вы выпили?

– Мы выпили немного, – ответила Ленка и чуть не допела вслух Высоцкого: «Не вру, ей-богу! Скажи, Серёга! И если б водку гнать не из опилок, то что б нам было с пяти бутылок?»

– А почему она пьянее тебя? Ты специально, что ли, её напоила?

– Это она от сильных переживаний, Анна Васильевна. Вот честное слово, не спаивала я её! Зачем мне это надо? Вы чего?

– Что за переживания такие, Лена? Ну, скажи, пожалуйста. – Анна Васильевна смягчилась в надежде получить ответ.

– Ой, ну на работе у неё неприятности, – выдала Ленка вынужденный ответ. – Давайте вы завтра сами с ней поговорите, а?

– На работе? – Анна Васильевна приложила руку к груди и почти с мольбой посмотрела на Ленку. – Господи, а что случилось?

– Ну, какую-то статью в газете напечатали про неё. Всё там неправда, которую наговорили корреспонденту Алла и Кирилл.

– Кто? Алла и Кирилл? Про Вику? – Анна Васильевна отпрянула назад. – Не может быть. Этого просто не может быть!

– Ну, значит, и Вика наврала мне. Я ту статью в глаза не видела. – Ленке стало обидно, что им с Викой не верят, да еще кто – родная мать! Она отклонилась назад, скрестила руки на груди и закинула ногу на ногу.

– Ну, хорошо, ладно, – миролюбиво сказала Анна Васильевна после недолгого молчания. – А что там написано в статье, ты знаешь? Вика рассказала?

– Ну, что, мол, она предала дружбу Аллы, получила сольную партию, потому что Воробьёва ей уступила, и что вообще ей всё на халяву валится, а сама она не очень-то хорошо и танцует.

– Ка-ак? Да ты что? – Анна Васильевна вспыхнула с новой силой, всплеснула руками. – Что, прямо вот так и написано? Прямо в газете?

– Слушайте, Анна Васильна, я ж вам говорю, что в глаза той газеты не видывала. Даже не знаю, как она называется. – Ленка начала уставать от этого разговора, к тому же её уже просто рубило – так она хотела спать. – Говорю вам то, что мне Вика сказала. Но у меня как-то нет причин ей не верить. А у вас?

Анна Васильевна помолчала, закусив нижнюю губу. Потом снова пошла в комнату с очередной попыткой разбудить Вику. Толку – ноль. Она села на матрас к дочери и чуть не заплакала. На матрас напротив шмякнулась вошедшая следом Ленка: