– Прошу всех присутствующих извинить меня, в том числе уважаемого Льва Николаевича. Просто… Не объяснить мне такого проступка, но… – Командир ещё раз козырнул на заключённого, который и сам расплылся в улыбке.

Журналист на пару с Алёшей и помощником командира недоуменно тупил взгляд, не понимая, что же произошло такого заразительного. Он решил пойти на отчаянные меры, проявив настойчивость в адрес Голицына.

– Прошу, ответьте на заданные мною вопросы, ведь читатели хотят знать, да и не забывайте своё положение, которое обязывает вас к подчинению высшим инстанциям. Игорь Матвеевич, скажите…

– Будет с вас и того, что имеете, – только и ответил командир.

– Пора бы и кончать, – подытожил приговорённый.

Без чьего-либо сопровождения покорный судьбе старик неспешно забрался по казённым ступеням эшафота, где самостоятельно, под призрачное эхо изумлённой публики, просунул голову в петлю, после чего проверил надёжность плавающего узла. К моменту, когда женоубийца правильно расставил ноги на люке, к нему подошел командир, который только и пожал крепкую руку рыбака.

Журналист, совсем потерявший голову от абсурдности происходящего, надеялся, что хотя бы прозвучит обвинительная речь, после которой заключённому дадут право слова, и вот тогда, если уму с хорошей фантазией набраться смелости, то он может предположить, что приговорённый голубчик и сойдёт до простого люда, кем он и являлся до приговора. Тогда-то на его испуганном лице покажется маленький ребёнок, не желающий умирать, и которому есть что сказать. Разверзнется ли правда из уст убийцы перед небытием?

Но и тут Евгений вместе с зеваками в очередной раз пришли в серьёзнейшее замешательство, когда палач молча спустил рукоять механизма.

Люк под Голицыным открылся не слишком быстро и не слишком медленно. Тело приговорённого пропало из видимой части ровно наполовину, акцентируя теперь картину не на фигуре, что стояла на эшафоте, а портрете, который даже в секунды смерти оставался безмолвным, хоть неконтролируемая мимика и выражала страдания от нехватки кислорода. Через двадцать секунд конвульсии тела начали менять свой поспешный ритм, окончательно сойдя на нет к завершению минуты. Ещё через пятнадцать секунд приглашённый врач подтвердил смерть Льва Николаевича Голицына, обвиняемого в убийстве жены, с которой он прожил почти тридцать лет.

Осмелевший Евгений Александрович подскочил к спускающемуся командиру:

– Как вы изволите объясниться о произошедшем?

– Перед вами?

– Не только передо мной, но хотя бы перед читателями журнала или вот этими людьми! – Журналист махнул в сторону расползающейся толпы якутов. – Что я, по-вашему, должен написать в статье?

– Пишите ровно то, что увидели, голубчик.

На этом, не прощаясь, Игорь Матвеевич поманил своего помощника, после чего две фигуры начали быстро удаляться, срастаясь с дымкой позднего утра.

Солдаты спохватились снимать тело казнённого. Более внушительная группа принялась разбирать эшафот, складируя каждую дощечку по длине, после обматывая стороны толстой бечёвкой для сподручной транспортировки. Только Евгений с Алёшей стояли как вкопанные, не понимая, чего же тут такого произошло?

В попытке собрать хоть какой-то материал, горе-журналист кинулся к зазевавшейся местной даме, дабы прояснить пусть крошечные, но детали.

– Премного извиняюсь. Ей-богу, не смел бы тревожить вас, коль не было моё положение столь плачевным. Видите ли, я припоздал на событие, о котором следовало бы написать очень важную статью в большой журналец, и!.. В общем, не смог я с должным подходом организовать свой труд, ну вы поймите, такое стряслось! Беда с поездом, сами понимаете, машины могут ломаться, не то что мы, журналисты… – Тут Евгений самым нелепейшим образом посмеялся, после продолжив оправдываться в надежде, что кивающая всю его речь дама снизойдёт до положения и поможет закрыть многие пробелы…