– Да заткн!.. – было гаркнул в журналисте человек, пойманный на очередной лжи, но Игорь Матвеевич снова вмешался, показав рукой знак «стоп».

– А вы, голубчик, – обратился командир к художнику, – откуда знаете такие пикантные подробности про товарища? Неужто свечку держали?

– Ну не свечку, но верный десница барина забавлялся по свою отведённую руку с не менее распутной шельмой (учитывая обстоятельства, при которых выяснилось, что денег она своих не стоит, особенно под оговоренным выше дурманом). Зато, прошу заметить, выгляжу я куда сподручнее Евгения Александровича, а причиной тому всё та же лихая, которая решила меня не отпускать. Поэтому в каком-то смысле у барина имеется хоть какая-никакая, а совесть. Извольте уточнить, можно ли начать выполнять свои прямые обязанности?

И, не дожидаясь ответа, Алёша откинул защитный лист с альбома, начав воодушевлённо зарисовывать невозмутимую физиономию Игоря Матвеевича.

Лукьянов было замахнулся на товарища, но вовремя успел сменить траекторию движения, ловко выкорчевав из рукава, словно фокусник, заготовленный блокнот. Его фальшивая улыбочка сосредоточилась на командире.

– И право, Игорь Матвеевич, к чему же нам терять ваше драгоценное время? Позвольте приступить к своим прямым обязанностям. Хочу задать вам несколько вопросов, ответы на которые, я просто уверен, будут ну очень, очень интересны нашим читателям!

– Валяйте, – безразлично отозвался Правонравов, уставившись на полюбившуюся водную зыбь.

– Итак, Игорь Матвеевич, начнём с одного из главных вопросов: почему вы избрали столь отдалённое от столицы место для свершения правосудия? Всё-таки почти четыре тысячи вёрст – не шутки.

– Видите ли, подобный выбор места был связан с личными этическими соображениями, где казнь даже в отдалённой черте нашей благоустроенной столицы виделась мне уж в больно вульгарных тонах. А здесь… душа, если таковая имеется у приговорённого, как бы получает шанс вернуться к отцам, пройдя долгий путь по не столь благоустроенным землям. И эта деталь, которая вам может показаться смешной, позволяла мне до сих пор оставаться на своём посту в здравии без чувства вечного вопроса: а не грешным ли дельцем я промышляю?

Рука журналиста виртуозно прыгала по листку, судя по всему, дословно записывая сказанное респондентом.

– Но как вы тогда объясните своё желание осветить, казалось бы, рядовой случай в ходовом журнале, отпустив осуждённого сначала на волю, а затем заявив, что он самолично приедет на собственную казнь.

– Просто одна из форм гордыни, голубчик, не более. Захотелось уйти на заслуженный отдых красиво, дабы все помнили, кто был такой Игорь Матвеевич! – чрезмерно помпезно выкрикнул командир.

В разговор встрял Алёша:

– Премного прошу прощения, но, Игорь Матвеевич, могли бы вы ещё вот так же величаво вскинуть свой пальчик в небо и насупить брови? Буквально на пять минуток, не более.

– Просьба отклоняется.

– Понял… Ничего страшного, нарисуем-с по памяти.

Лукьянов продолжил интервью:

– Извольте уточнить сразу две нескромные детали дела, так сказать, справиться о сути.

– Позволяю.

– Уточните для наших читателей, за какое такое дельце гражданин… э-э-э…

– Голицын Лев Николаевич, – удружил помощник командира.

– Сердечно благодарю. За какое такое дельце гражданин Лев Николаевич Голицын получил высшую меру наказания и, собственно, к какому времени он должен явиться?

– Умышленное убийство собственной жены. А явиться голубчик должен, – Игорь Матвеевич ловко вынул карманные часы, сверившись с набежавшими стрелками. – Ровно через четверть часа.

Помощник Пётр снова застонал. Интервьюер подметил обеспокоенность, которая, надо признаться, была очень даже обоснованной.