Без порожняков калякну, что тя сам всевышний отец уженаш уберёг от псин всех этих районных. Ты де хуман видный у нас, красной весь из себя и головастый. Мамка токм твоя всё льётся мне, мол, Гоне скокм годков, а всё соколом лётает без птички певчей у бочка. Гоня, я молюсь за тя каждый сумерчок, шоб ты не оказался из дырявых этих сатанистов. Не услуживай бабке болью. Ни мамка твоя, ни я не сможем ужиться в мирке коль узнаем, что ты заднеприводный, или как тамо у вас кличут эдаких сатанистов? Пущай тя Господь милует, да дарует неписанную лакомку, да деток птом, таких крох здоровеньких, де краснощёких. Ай баба обрадуется! Буду самой осчастливленной тёткой на сером свете эдаком!

Ладно уж, чёт я заклювалась рукой, надобно и чести унюхать, ежеднюшку покопать, да деду чё покромсать челюстями сделать, де самой уж чего мягкого побросать в топку, челюстя-то уж не те вовсе. А ты у нас ХОРДОСТЬ нашенская, дай Боже те сего светлого, да пущай путь твой буде наполнен натуральным счастием.

Утро 1 апреля 1837 года, как и полагается хорошей шутке, выдалось на удивление тёплым, несмотря на мрачные тучи и само событие, которое должно было состояться с часу на час в районе Тукуланы. Для человека, не интересующегося путешествиями и всячески лишённого энтузиазма заниматься географическими изысканиями, стоит отметить, что данная территория принадлежит ныне Якутии с ближайшим населённым пунктом Саамыс-Кумага (село Булгунняхтах). Сам же район, как и следует из названия (с якутского Тукуланы означает «место, занесённое песком»), уже давно напоминает верблюжий горб, где постоянные ветра и мерзлота сдвигают песчаные параболы в сторону тайги, лишая реку Лена некогда высокого загромождения. Ещё место славится пирамидальными камнями-ветрогранниками или дрейкантерами, а также фульгуритами – это такой спёкшийся песок, формирующийся ударом молнии.

На границе с лесом, где расположились тонкие берёзы, топорные сосны и дикие кустарники, можно встретить различных птиц, запасливых белок, неспешных зайцев и медведей, порою выбредающих на песчаное поле неизвестно зачем. Но сегодня в обычно дикой и заброшенной Тукулане собралось уж слишком большое количество не только приезжих служащих на пару с военными, но и местных жителей, которых мёдом не корми, а покажи очередное представление, где несгибаемое правосудие вновь восторжествует под натиском флотской удавки, также именуемой эшафотским узлом.

Среди простолюдинов в традиционной одежде (такой как оноолоох, бууктаах и кытыылаах сон) достаточно явно выделялись доломаны, поверх которых были надеты серые ментики, обложенные мехом, с пуговицами в несколько рядов, со шнурками и петлями, благодаря чему можно было сразу определить хоть и казённый, но всё же праздничный мундир. Без сучка и задоринки, сливаясь со своими костюмами, проглядывались сосредоточенные лица военных, справляющихся о состоянии установленного эшафота на предмет неполадок. Муравьиная стая выполняла свои обязанности молча, образуя обобщённое пятно на фоне своего командира и его первого помощника в это воскресное утро.

Старший палач Игорь Матвеевич Правонравов, ввиду отсутствия нужды следить за выполнением отданных приказов, с нескрываемой печалью наблюдал за зыбью воды, стараясь как можно реже отвечать взволнованному помощнику.

– Игорь Матвеевич, ну ведь это полнейшее безумие! – причитал молодой Пётр, как можно заметнее жестикулируя перед лицом старшего чина, нервно озираясь на собравшуюся толпу людей. – Ведь и дураку понятно, голубчика мы больше не увидим, если только где-нибудь на другом конце земного шара, ей-богу!