– Осип…, кажись паря, не все ладно у нас ноне сходится.

– Чо так? – Бабтин, в смутном предугадывание, округлив глаза, вскинув озабоченно брови.

– Ить ниче ноне никому доверить нельзя – Филонов досадно шлепнул себя по колену ладонью руки и косо неприятно мелькнул из-под лобья глазами – сказывал ему проходимцу паршивому свезти тунгусам всяго-то не боле как провиянт…, так нет же!

На братсковатом лице Филантия, крытом землистой серостью, точно болезненно скривилась явно усердная наигранность. С той поры как подошла рыба к Сухой, Максим Столбновский, приказчик его, по многочисленным заданиям Филонова, казалось, без устали сновал морем между Оймуром и Сухой. Как ранее и было договорено, Филантий велел ему еще прошлым днем доставить на сухинское Тунгусье охотничий припас, а главное продукты, и тем самым спасти эвенков от голода. Так нет, по словам Филонова: Этот пройдоха и наглец, каких "днем с огнем" не сыскать, решил видимо, скрыто подгадить хозяину. Нагло сославшись на то, что якобы не правильно понял его, отвез он тунгусам еще и сверх оговоренного немало спиртного». Узнав об этом Филантий, мол, рассвирепел и хотел, было, тот час же гнать его от себя, но поостыв и успокоившись, передумал.

Не с руки Филонову было рассказывать Бабтину, о том что, приказчик сам вероятно, того не ведая удружил «медвежью» услугу его новоявленному сопернику на сухинском берегу. Филантий понял, в разгар путины не стоит изгонять хоть и пакостливого, но способного, а главное самим же не без усердия выпестованного за долгие годы такого работника. Взвесив, все за и против, Филантий не стал опережать события и разрубать до поры, до времени, завязывающийся узел неизбежных противоречий с приятелем-конкурентом. И он хорошо обмозговав все поспешил навстречу с Бабтиным, где, не столько решая общие хозяйственные заботы, сколько действуя опережающее, старательно отделаться угодливым сочувствием и всяческими сопереживаниями. Осип, точно оцепеневший от непредвиденного разворота событий, некоторое время ошарашенно молчал, затем с трудом пересилив такую парализующую заторможенность, удрученно обронил:

– Так…, значит, удружил ты мне нонче…, тунгусы вечёр перепимшись, в море не ходили. – Ефимыч, христом богом клянусь, не ведал, чо етот чертяка удумал сотворить! Да ради тебя, я седни же за эдакое самоуправство готов был его выгнать. Дык, некова ж в Иркутск то послать, сам знашь сколь добыли. Угробим богатеннай улов, беда как неладно будет!

– Мово-то, много ль там… – упавшим голосом тяжело выговорил Осип.

– Много ль, мало ль…, а убытти не в дых никому…, на-а думать – и Филантий продолжая притворно изображая сострадание, потупился глазами, и косо ухмыльнувшись, продолжил – Я вот чо думаю…, Максима мы завсе успем гнать в три шеи. Што есь, то есь…, делов пропастина наробил…, етих мать ти, леший бы его подрал. Ты ета…, напрасливо не шипко-то гневайся на мя…, лучшее много будет…, ежели поедешь сам к тунгусишкам, можа ишо не все так плохо там подеелось…, как мы тута догадки свои лепим.

– Да я ужо поутру послал туды Яшку Сахалина – отмахнулся, было, сникший Осип.

– Ты каво…, ополоумел! Да твой каторга, скотина безмозглая наворотит делов там, пожалуй, почище мово приказчика! – взревел Филонов.

– А ить…, и верно ты пожалуй…, баишь… – пребывающий в раздумье согласился Бабтин, и в мгновение оживился – Однако паря и вправду поспешу ка я сам к Тыгульче.

– Поезжай, поезжай – плутливо блуждая глазами, наполненными тщательно скрываемым недоброжелательным злорадством напутствовал друга-партнера Филантий, отправляющегося на Сухинское Тунгусье, поднимаясь со скамьи. Расставшись с Филоновым, Осип, наспех переговорил с Леонтием о самом важном, безотлагательном и, повелев ему дневную добычу, как и ночную, сдать всю на парусник, спешно отправился домой седлать коня.