Так среди низин и болот появились деревни: сначала на пригорке у леса Старая Гать, а потом и Новая Гать; несмотря на церковь, статуса села она почему-то не получила. Окрест тоже вырастали деревни, словно грибы в урожайный год. Теперь уже ничего не изменишь, надо жить.

А вода сильнее напирает; того и смотри, скоро не выедешь. Заторопился Тихон, вытаскивая задние колеса телеги и давая коню возможность развернуться, а передние ноги того начали грузнуть… Может, еще с полчаса провозился он, пока выбрался на твердую дорогу, а позади, там, где стояла телега, уже бурлила вода. Смотрит Тихон на стихию – сплошная водная гладь, и нет ей ни конца ни края. Кажется, вот он, край земли.

Возле самого двора неожиданно раздался возглас Тимоха, который стоял у калитки и будто нарочно поджидал, когда подъедет сосед:

– Смотрю, конь сам себе дорогу выбирает и никто им не правит, думаю: а вдруг осью зацепит за мой забор? Ты что, заснул, пригревшись на солнце? – звучал ехидный голос.

Тихон встрепенулся и хотел уже ответить по-мужски, а тот продолжал:

– Конь у тебя знатный, Тихон; такой конь мало у кого есть…

«До чего же у человека язык вредный», – успокаиваясь, подумал Тихон и только произнес:

– Тпру-у-у!

Конь остановился.

– А ты, Тимох, все калитку и плеть сторожишь? Так кому они надо, – подковырнул он соседа.

Как бы разворачивался их разговор дальше, неизвестно, но его прервал грозный окрик Марфы, жены Тимоха:

– Сколько тебе раз говорить – принеси воды из колодца, скоро коровы уже придут!

И сосед, дернув плечами, моментально скрылся за калиткой, вызвав улыбку Тихона и изменив его настроение.

Наступала вечерняя пора с ее заботами: чем кормить живность, что подать на ужин. Уже было слышно блеяние овец и коз, скоро должны были появиться пастухи. Сложив сбрую, Тихон поил коня: подходило время гнать его на ночное пастбище. На эту работу с удовольствием соглашался Антон – оно и понятно, там же друзья-товарищи. «Разожгут костер; может, у кого будет картошина, так испекут, ломтик хлеба поджарят да и мало ли чего еще напридумывают. Еще год-два – и уже в ночное его не загонишь; там, смотри, младший подрастет…»

Но размышления отца прервал Антон:

– Тата, я поведу Рыжего в ночное.

Он подошел к коню и стал, улыбаясь, гладить его холку.

«Хотя еще и пацан, а толк в лошадях знает», – с радостью отметил про себя отец.

– Ты его сильно не гони в галоп, он весь день работал; слава богу, отработал свое у этого злодея…

Так Тихон при своих называл Прилепу, хотя в душе завидовал ему и хотел бы иметь такое же хозяйство. Вздыхая, думал: может, и сам бы был таким жадным, как он.

Весь день что-то тревожило Тихона: то ли выбежавший из сеней младший сын со словами «есть хочу», то ли ворчание жены, что не осталось ни грамма муки на лепешки, а надо что-то дать с собой в ночное Антону. Мучило бессилие перед обстоятельствами. А еще сегодня артельщикам привезли зерно для посевной и выдавали понемногу взаймы, у кого совсем было голодно. Вот это, наверное, и волновало больше всего, требовало отказаться от всего этого хозяйства и вступить в артель.

Тихон вздохнул: «Нет, подожду еще до осени, какой урожай будет; а может, все изменится, хозяйство наладится и у меня будет полный двор добра». Только одно человек предполагает, а другое может получиться назавтра. Ох как горестно получилось.

Вся семья уже сидела за столом и с нетерпением ожидала, когда в хату войдет тата, без него ужин не начинался. Из пузатого чугуна, который поставила на припечке7 Антонина, уже разносился запах щавелевого борща; только самое важное и вкусное лежало, накрытое полотняным рушником, на скамейке под иконами, рядом с местом, где садился тата. Это паляница