Выехал Тихон из леса и миновал три сосны, что стайкой росли у песчаного пригорка, и вдруг охватила его оторопь. С пригорка хорошо была видна их улица, но сейчас не она приковывала его взор, а водная гладь, которая простиралась слева аж до шляха, что вел в соседнюю деревню Дятлы, а справа – до глинной артели, где обжигали кирпич-сырец. Именно в тех местах были основные его посевы, и они оказались подтопленными.

Непроизвольно вырвались слова:

– Вот скажи, до чего ж вредный язык у Тимоха! Накаркал, прости Господи, так и правда голод может наступить. – Он снял картуз и перекрестился.

Неспокойно было на душе у Тихона. Казалось бы, дети подрастают, помощниками становятся, Дарья уже почти невеста. Хозяйство крепкое, только коней двое, не считая остальных; живи и радуйся, а радости особой-то и нет.

И все из-за этой сельхозартели. Как ни уговаривали его вступить в нее, он не соглашался ни в какую, приводя доводы, что он инвалид и будет обузой для артельщиков, не угнаться ему за здоровыми мужиками в работе. Поддерживал его в этом отец Макар. Из родни единоличниками остались только он да Федька, брат жены. Не мог Тихон представить жизнь без хозяйства, без земли, которую с таким трудом добывали родители, да и советская власть, спасибо, не обидела, наделила земелькой. Кое-что и сам сумел приобрести в неразберихе, которая творилась в уезде. Да и землемеры оказались падкими на угощение и выпивку, помогли увеличить наделы. Только зе́мли в здешних местах низкие и требуют много навоза, иначе урожая не жди. Правда, для скота здесь раздолье, пастбища хорошие. Получалось, отдай это все и надейся неизвестно на что? Не мог Тихон с таким раскладом согласиться. Уже третий год присматривался к делам в сельхозартели, а они, как ни крути, улучшались. Это-то и тревожило его душу.

Не надевая картуза, Тихон подошел к коню, вытащил его гриву из-под хомута. И снова его взор остановился на виднеющейся впереди водной глади. Подумал: да кто же выбрал здесь место для поселения? Он не раз, когда собиралось застолье, слышал рассказы родственников, а больше отца и деда, об окрест лежащих землях. Оказывается, несколько веков они принадлежали польским магнатам, а те католическую веру укрепляли да со временем разбазарили свое богатство, перешло оно в руки мелких помещиков и шляхты, а тут и вовсе забрала места царская Россия. Вот и потянулись переселенцы в эти места из другой губернии в поисках земли, а за нее требовалась плата, и немалая. Останавливались, где она подешевле, да заодно веру православную укрепляли. Думалось хуторами заселить эти места, да привычка вековая жить под помещиком давала знать: тянуло людей поближе друг к другу. Оно и веселее; да и гуртом расчищать поле или дорогу гатить легче.

Первоначально дворы устраивали подальше от болотистых мест, где повыше; одним из первых поселился так отец Макара со своей семьей. Начала вытягиваться улица с юга на север. В самом начале установили крест, обозначив белый, или гостевой, въезд, а на другом конце сделали гать5 в самом топком месте на сваях и назвали улицу Вербной – может, потому что очень уж хорошо вербы приживались возле хат. Ближе к лесу, с запада на восток, тоже улица начала образовываться – Дубовица. Потом семьи делиться начали, удлинялись улицы, да не соединились – помешала глубокая выгарь6. С южной стороны берег был крепкий, там вскоре дворы появились, а противоположный заливался водой весной в распутицу и в непогоду, ни проехать ни пройти. Так стала Дубовица главной улицей, и способствовал тому переселившийся из Могилевской губернии Петр Сиволоб, человек небедный. По настоянию своего отца Демида и клятвенному обещанию ему на кресте в церкви, что переедет жить на новое место и построит там храм, так и поступил он. Купил на свои средства в родном селе старую церковь, перевез ее, и через три года на самом высоком месте деревни Новая Гать стоял большой храм в два яруса с колокольней. Выгородили вокруг него местность, высадили липовую аллею, и началось там богослужение. Петр стал почитаемым в деревне человеком, только не пришлись по нраву ему новые места, вернулся на исконную родину век свой доживать.