Группкой возвращались работницы на хутор с радостным настроением. После празднования они могли вернуться к своим родным и близким. Только Варвара не представляла себе возвращения на поповское подворье, ей было здесь покойно и безмятежно. Вдруг одна из товарок затянула песню, которую подхватили остальные, и понесся ее напев над галицкими просторами. С завистью отмечали на хуторах, как жалостливо поют эти русины. Тут Варвара обнаружила, что не стало у нее холстинки, которой она повязывала голову. Враз изменилось у нее настроение. Эхом прозвучали последние слова напева, и успокаивали ее товарки, мол, найдется твоя пропажа. Нашлась она к утру, принеся хозяйке великое горе.

Еще не было сумерек, как велели Варваре зайти к самому пану-шляхтичу в его покои; там же был паныч. Они сидели с надменным видом в богатых креслах, а в сторонке стоял староста Викентий. Кланялась она низко пану-шляхтичу, подняла глаза и увидела в руках его что-то, завернутое в узелок из ее холстинки. Вспыхнула в ней радость – нашлась пропажа, а дальше потемнело в глазах от услышанного.

– Это твоя холстинка? – зазвучал громогласно голос хозяина.

С недоумением она кивнула.

– Ты голосом отвечай, а не мотай головой, как блудливая кобыла, – зарокотал шляхтич.

– Моя, – упавшим голосом произнесла она односложный ответ.

Шляхтич развернул холстинку, а в нее был завернут серебряный подсвечник.

– Ты, злодейка, в святом месте позарилась на божью утварь! Самая тяжкая небесная кара полагается за злодейство, в аду тебе гореть! – Слова, словно камни, ударяли Варвару по голове, рукам, груди. Она стала задыхаться, а голос продолжал: – Будешь в вечном долгу вот перед этим добрым человеком, он заступился за тебя, – и шляхтич указал рукой в сторону старосты.

– Изыйди с очей моих, ноги твоей чтобы и близко не было на моем хуторе, злодейка! Позор на меня навела, – уже успокаивающе зазвучал голос хозяина. Он повернулся к панычу: – Вещицу отнесешь в костел да скажешь там, что обнаружилась она под лавкой в костеле, и пусть не трезвонят больше о пропаже, дабы на мое подворье позора не наводить. Ступайте все, – со злостью закончил шляхтич нравоучения.

Не помнила Варвара, как оказалась за воротами хутора. Шла она, ничего не видя перед собой, часто спотыкаясь, по-детски всхлипывая и не представляя, куда и зачем идет. Так, наверное, ведут узника на эшафот.

В нескольких шагах впереди несчастной в молчании следовал староста Викентий. У него не было особых переживаний и волнений, он даже рад был, что его дельце может выгореть и он станет на место этого ретивого попа. Вот только надо заставить эту полоумную исполнить задуманное. В памяти всплывали слова шляхтича: «Можешь с ней делать, что задумаешь. Если начнет упрямиться, найдем на нее управу».

Улыбнулся от таких воспоминаний Викентий. Он вел Варвару на соседний хутор к пану из Киевских земель со странной кличкой Буйвол: тот и впрямь походил на смиренного буйвола и, как замечали многие, не благоволил панам-шляхтичам, часто ругал их за глаза. Викентий с паном Буйволом выпили не одну бутыль горилки, да и так староста не раз помогал ему скрывать темные дела, связанные с поставкой продуктов на княжеский двор.

Пан Буйвол обрадовался Викентию, который вел себя настороженно и попросил выйти во двор. Кратенько, не вдаваясь в подробности, изложил, чего ему надо. Договорились они быстро – с наказом, чтобы о деве знало как можно меньше домочадцев и посторонних, а привлекать ее можно к любым работам. Несчастной было отведено место в клети сеней, была брошена туда старая одежда, которой можно было укрываться от наступающих холодов, со словами «не паненка». После преподнесения пану в подарок дармового работника рассчитывал Викентий на ужин с доброй закуской и выпивкой, а вышло совсем не по-дружески: хозяин даже не пригласил его в свои комнаты. Довел до изгороди, на том они и расстались.