– С удовольствием! – выдохнул в ответ чистым, не таящим ни толики фальши глазам великодушно помилованный корнет.

Счастливые примирением, они вернулись к дому рука об руку. Ожидавший князь, обезоруженный, улыбнулся в ответ на безмолвный знак корнета, взывающего об его снисхождении к девочке.

– Доброе утро, Оленька, – ни тени укора в голосе князя, губы нежно коснулись детской макушки. – Не проголодалась ли наша ранняя пташка? – заглянул он в глаза признательной за такт внучки.

– Немного, – молвила та, еще испытывающая неловкость за невольно доставленное всем беспокойство.

– Тогда милости прошу к столу. Завтрак уже накрыт.

К поблагодарившей его книксеном княжне подоспела горничная. Оставив внучку ее заботам, Михаил Александрович увлек довольного исходом Олега в столовую. Скоро к ним присоединилась и гостья.

После двух перемен блюд буфетчик подал самовар. К чаю щедро выложены на фарфоровом блюде маковники, кренделя, плюшки. Попробовав к радости хозяина дома всего понемногу, княжна отставила чашку. Рука задержалась подле сахарницы. Бросив взгляд на увлеченных беседой сотрапезников, девочка расстелила на столе платочек, вынула щипчиками и завернула в него два кусочка голубоватого рафинада.

Не оставившие без внимания заинтриговавший их жест, украдкой переглянувшиеся князь и корнет улыбнулись друг другу. В воцарившейся вдруг тишине княжна подняла голову, смущенная их любопытными взглядами, пояснила:

– Конюх сказывал, что стригунки, как маленькие дети, любят сладкое. Ведь ты позволишь, – просительно смотрела она на Олега, – угостить их сахаром?

Растроганный, растеряв слова, тот спешно кивнул ей.

Спустя полчаса уже облаченный в костюм для верховой езды Олег нашел девочку в беседке развлекающей деда рассказом об ее житье-бытье. Княжна встала ему навстречу и, одарившая слушателя полным изящества реверансом, подала корнету руку.

У загона девочка нетерпеливо развернула на ладони платок с лакомством. Признав ее, вчерашний знакомец охотно подошел к плетню, смело просунул морду между жердями, осторожно лизнул протянутое угощение шершавым языком и, к восторгу девочки, громко захрустел рафинадом. Второй недоверчивый стригунок еще держался в стороне и осмелился приблизиться только на зов конюха. Щедрое подношение и ему пришлось по вкусу.

Довольная Ольга обернулась к корнету. Не преминувший разделить ее радость, он подал знак конюху, который вывел оседланного иноходца, заждавшегося хозяина для прогулки.

Корнет придирчиво осмотрел сбрую и подпруги седла, по-дружески потрепал жеребца по холке. Поклонившийся в ответ на похвалу конюх, к которому, оставив коня, Олег обратился с привычными тому расспросами, вдруг изменился в лице и со словами «Боже правый!» рванулся к иноходцу за спиной корнета.

До слуха обернувшегося в замешательстве Олега донесся сдавленный детский крик. Взгляд замер на распростертой под копытами лошади девочке.

– Оленька!

Через доли мгновения он был подле нее, напуганной, бледной, трудно переводящей дыхание, не в силах говорить, едва сдерживающей переполняющие глаза слезы от боли.

Усмирив прядающего ушами и фыркающего жеребца, конюх ответил на немой вопрос глянувшего на него хозяина:

– Барышня пожелали сесть верхом, ваше благородие. Да, вишь, сноровки не хватило и платье ноге помехой стало.

Разрешивший загадку корнет внимательно осмотрел еще всхлипывающую девочку. В пыли щека, на локте – малиновая ссадина. От прикосновения к левой щиколотке незадачливая наездница вздрогнула.

– Больно, – шепнули серые губы настороженному Олегу.

Его чуткие пальцы подвернули платье, вконец смутившие пунцовую девочку неслыханной дерзостью, спустили к туфле шелковый чулок.