И когда несколько уроков спустя, без помощи ее впервые оставшегося в стороне наставника поднявшись в стременах, в грациозной позе устроившись в излучине седла, Ольга пустила послушного ей жеребца по беговой дорожке, в груди сторицей вознагражденного Олега дрожало восторжествовавшее над иными чувство – триумф творца, восторгавшегося созданием рук своих.

Во взаимной приязни всецело поглощенные друг другом, подчас забывая о времени, княжна и ее спутник возвращались в дом к обеду и, утолившие голод сытными блюдами, ничуть, казалось, не утомленные, исчезали в парке снова.

Блуждая в лабиринтах живых изгородей, заглядывая в уголки княжеской оранжереи, расположившись на отдых в деликатной к чужим разговорам по душам беседке, каждый из них старался с лихвой удовлетворить желание спутника как можно лучше узнать посланного ему друга, открыв потаенные уголки своей души.

Решительно презревшие разницу в возрасте, оба без обиняков и с удовольствием говорили обо всем: о сложившемся образе жизни, об увлечениях и привычках, о подстрекающих и питающих ум книгах, о рожденных их страницами суждениях, об искушающих душу желаниях и страстях.

В сердце девочки, чье немногочисленное до недавних пор общество составляли отец, гувернантка да пара бывающих в доме матрон почтенного возраста, царила смута. Познав лишь слепое родительское обожание, в каждом предупредительном жесте, в каждом взгляде, в каждой фразе шагнувшего в ее жизнь молодого мужчины она неожиданно для себя открыла неисчерпаемое богатство чувств, от которого дух захватывало.

Олег же безошибочно разглядел в ней преисполненную глубоких чувств душу, открытое сердце, чьим бескорыстным желанием было беззаветно любить и быть необходимой кому-то. Однажды осознавший, как претит его Оленьке фальшь, он ни разу не уронил себя в ее глазах лестью или притворством – недугами общества. В ней удивительным образом жили вместе детская чистота и житейская мудрость, и их редкая гармония будоражила сердце познавшего людей корнета.

Всячески поощряя ее откровенность, выказывая интерес к притягательно свежим, без налета презираемых ханжеских предрассудков мыслям и речам, Олег испытывал счастье, будучи вознагражденным самым дорогим – доверием девочки, находящей возможным и должным посвящать его в ее чувства.

Шла вторая неделя пребывания княжны Шаховской в имении деда. Наступил упомянутый корнетом вторник. В полуденную пору у парадного подъезда особняка остановился украшенный гербом уходящего корнями в древность рода экипаж. К встречающему именитых гостей хозяину поместья шагнул князь Вяземский.

– Благодарю ваше сиятельство за оказанную моему дому высокую честь, – приветствовал его Михаил Александрович.

Поклонившийся в ответ ему и корнету, тот обернулся к карете. На подножку ступила худенькая светловолосая девочка со следами усталости на блеклом лице. Опершись на поданную заботливым отцом руку, степенно сойдя наземь, она ответила любезным словам Михаила Александровича реверансом.

Поднявшая голову княжна встретилась со взглядом с интересом рассматривающей ее оставшейся в стороне Ольги Шаховской. С просиявшим радостью лицом девочка торопливо шагнула к той, ради знакомства с которой проделала долгий путь из самой Москвы.

Князья переглянулись. В повисшем молчании на лицах обоих явственно читались неловкость и напряжение.

– Оленька, – поспешил разрядить обстановку корнет, – позволь рекомендовать тебе ее сиятельство Софью Вяземскую, дочь старинного знакомого твоего деда, наследницу славной в свете фамилии.

Девочки раскланялись с взаимной приязнью.