Досюль играл один молодец с девицей три года без малого, колечки ей на именины дарил и целоваться лез, да замуж так и не взял. «Я, – говорит. – эмоционально не постигаю этих ваших официальных штучек, я человек простой и необязательный.» И выдали эту девицу за другого молодца. Она жила с мужем три года, выла по ночам в платочек, сжатый в кулак, да делать нечего. Потом сделалась нездорова, стала у ней глотка больна. Потом её похоронили – поскольку она померла.

Все поминальные строгости справили по правилам, маменьку от гроба еле оттащили, а детей у покойницы не было. Потом за столом погоревали малость и разошлись по домам – вроде в этом деле ничего интересного не намечалось. Вроде всё как обычно.

Вот она жила в земле шесть недель, потом она в этой земле здоровьем поправилась и вылезла из могилки ночью и пришла к своему мужу. Её там муж увидел и не пустил в дом, говорит: «Зачем же мне с покойницей жить в супружеском согласии, если я пужлив чрезвычайно?» Пришла она к отцу да к матери – и отец и мать её в избу не пустили в ночное время. «Кто это?» – говорят. «Да дочка ваша, – говорит. – которая давеча померла». А эти спросонок не понимают ничего. Как же может дочка в гости проситься, ежели её гробик гвоздиками заколочен и могилка аккуратно закопана?.. «Кто это? – спрашивают. – Не балуйте по ночам, девушка, а то милицию вызовем.» Пришла она сама к милиции, а та и вовсе в домике заперлась и видеть никого не желает.

– Чем поклянёшься, – говорит. – что ты та самая покойница, которую мы шесть недель назад хоронили?

– Зуб даю! – говорит.

– А здоровьем матери поклянёшься? – спрашивает.

– Чьей матери?

– Да твоей матери, той самой к которой ты давеча в дверь постучала, а она не отперла.

– Ну, – говорит. – клянусь здоровьем своей матери.

– Даже если мы попросим поклясться, что у твоей матери голову отрежут, если ты поклянёшься и соврёшь, то ты и тогда поклянёшься?..

– Это, – говорит. – вы побаловаться со мной решили, а мне не до смеху.

Тут кто-то из милицейских чихнул, и сразу понятно стало, что покойница про себя правду сказала – завсегда милицейские товарищи чихают, когда люди правду говорят; но то – люди, а тут покойница. Так за дверьми и затаились мужички, дышать боятся.

И тут она опомнилась: «Пойду я к старопрежнему молодцу, что колечки мне на именины дарил: не пустит ли он в дом к себе поиграть?..» И пришла она, села против окошка, пригорюнилась. А и он тоже сидит в избе у окна, пишет какую-то свою писульку по необходимости, и она говорит: «Хватит белиберду строчить, бумагу портить, давай-ка с мёртвой девкой в игры веселиться!» И прямо в окно к нему лезет.

– Э нет, девонька, так у нас с тобой игры не заладятся. – схватил молодец со стола ножичек и принялся им в покойницу тыкать со всей мочи, чтоб она в окно не лезла. А та лезет.

Он тогда работника разбудил, рассказал, что тут творится немыслимое, и они пошли за ней с топорами. Работник, как увидел, что покойница вся в крови, а заново вовсе не помирает, а шевелится с непомерной силой, так зачурался во всю и пошёл назад домой: испугался, что покойница его съест. Мертвецы-то известные обжоры – завсегда на кладбищах подъедают, всё что плохо лежит. А она говорит молодцу старопрежнему:

– Мой милый да любезный, возьми меня и женись на мне, а я тебя не съем.

– Ну поклянись, что не врёшь. – тот из окошка ружьё нацелил.

– Матерью клянусь. – говорит. Ну и ладно.

Он тогда к ней пришёл, её приобнял, а она ему сказала:

– Ты меня гораздо не прижимай, мои косточки належались, не крепки ещё косточки. Потом как-нибудь наприжимаемся.