Открылась дверь, и вошёл ещё один гость: тёмный лицом, наряженный в балахон, что горел в лунном свете золотом и киноварью; покачал головой и сел в тени на место лошади. Заговорил:

– Теперь сыграй со мной. Только не в покер.

– Во что будем играть? – Фёдор задал вопрос осторожно. Сердце нехорошо замерло, когда появился этот четвёртый, будто было в последнем госте что-то зловещее – ещё больше, чем в остальных.

– В пьяницу, – ответил тот и представился:

– Меня зовут Бен.

– Бен, это Данила, – машинально произнёс Фёдор. – Ай нид хелп.

– You do, – кивнул собеседник, доставая из воздуха ещё одну колоду. Эти карты были вовсе не новыми, нет – потёртыми и грязными, с оторванными уголками, с подтёками и даже следами от сигаретного пепла. Если ты хозяин таких карт, то уже давно выучил, какие метки на какой стоят, где туз, а где шестёрка.

– Этой колодой только мухлевать, – слабо возразил Фёдор. Сердце теперь, напротив, забилось слишком часто, предчувствуя беду.

Бен лишь усмехнулся и стал раздавать карты.

– Правила знаешь? – спросил он.

Шум, пыль, горят огни на кране, тьма, крик, руки не удержать, нет, только, смерть ходит по краю, я знаю, что вспомнить, не это, прочь, прочь, прочь, прочь… эту партию мне не выиграть, не отыскать другую дорогу, не выбрать путь на развилке, удар, падение, ужас и пустота.

– …Правила знаешь? – насмешливо спросил Жердь.

– Не хуже тебя, – огрызнулся Федя, а сам быстро в голове собрал всё, что помнил про пьяницу. Игра была простой. Правилам их – его и Борьку, научил дед. Не его или Борькин дед, а общий, вечно сидящий на завалинке крайнего дома, мнущий жёлтыми пальцами беломорины и кидающий их в сторону, когда те ломались.

На руке у деда был потускневший тёмно-синий якорь, но все знали, что никогда старик в море не был. Зато много помнил историй о других вещах, которые обсуждать с малолетками обычно не принято. А он всё равно такое рассказывал, поэтому пацаны и любили сидеть рядом, вдыхать запах плохого табака, сочащийся из разломов папирос, и слушать истории, в которых далеко не всё тогда понимали.

Пьяница был простой игрой. Главное, помнить, какая карта какую бьёт. Решала всё удача, а удачи Феди было не занимать. У него был друг, было бесконечное лето и далёкое третье «первое сентября» впереди.

– Кто проиграет, – презрительно сморщился Жердь и сплюнул, дружбаны его при этом загоготали отчего-то, – тот на шухере будет стоять, пока мы на стройке шаримся. Поняли, мелюзга?

Федя тут же кивнул головой. Борька помедлил, почесал затылок, а потом махнул рукой: была не была…

Они тогда утёрли нос Жердине и его прихлебателям. Стоять на шухере не пришлось…

Медленно расступалась тьма, он, наконец, увидел очертания всех предметов в палате, не только тех, на которые падала лунная дорожка. Разглядел белую шторку на окошечке двери, две непустые кровати напротив, шкаф с одеждой, плафоны на потолке. Вспомнил, что иногда по вечерам лампы там дёргаются и журчат, стонут, хрипят и гудят, как будто им вот-вот придёт конец.

– Ты выиграл, – сказал Бен. Ни капли огорчения в его голосе не было.

Фёдор помолчал, понимая уже, что никакой это не сон. Нужно спросить что-нибудь, пока гости ещё здесь – Нео, уставившийся на луну, синяя лошадь, жующая простыню на одной из чужих кроватей, и кролик, снова беленький и чистенький, мирно спящий на тумбочке. А главное – этот последний, самый странный, неузнаваемый.

– Что я ставил всё это время? – собравшись с мыслями, спросил Фёдор.

– То, что ты не захотел бы вспоминать, – ответил Бен. – Выиграли бы они, ты бы вспомнил плохое.

– Но выиграл я.