В этом звуке были треск костра, далёкий крик и неумелые ругательства. От вздоха синей лошади у Фёдора на секунду заболела голова, да так сильно, что, казалось, вот-вот сейчас лопнет, как арбуз под молотком. А потом отлегло.

Не обращая больше внимания на лошадь, Фёдор спустил ноги на пол, наклонился и посмотрел её карты – сет на вальтах. Неплохо. Осторожно глянул в свои: открылась ещё одна карта, пиковая десятка. Сердце забилось чаще – того гляди же стрейт-флаш соберётся. Но Фёдор тут же усомнился в этом: неслабое нужно для того везение. Дай бог, чтобы пара пришла.

Краем глаза он заметил, как кролик подобрался, будто в нём взвели пружину, а потом прыгнул резко вверх.

Приземлившись Фёдору на затылок, зверёк вонзил острые, длинные, вовсе не кроличьи клыки прямо в Фёдорову шею.

Кровь брызнула на постель, на карты синей лошади, на тонкую ткань больничного халата, и Фёдор услышал шум – далёкий перестук колёс.

Электричка проходила совсем рядом с территорией пансионата. Прямо за «стеной» тонких, молодых сосен и крошечных елей начиналась полоса отчуждения, и путь к ней перегораживала высокая рабица.

Они втроём шли по тропе, а мимо проносился синий поезд, и Анюта пыталась петь про «голубой вагон бежит-качается». Но дальше этой строчки дело у неё не шло.

Обойдя небольшой пруд, они сворачивали вглубь территории, а потом по мощёной красной и жёлтой плиткой дорожке выходили к мини-зоопарку. Здесь жили пёстрые куры во главе с бесконечно наглым и беспринципным петухом, вечно косящим налитым кровью глазом; три бурые овцы, меланхоличные и ленивые; и кролики. Маленькие, белые, пушистые комочки, которых Анюта любила больше всех остальных животных.

Кролики покорно позволяли себя гладить, грызли протянутую им морковку и иногда смешно чесали задней лапой короткие розоватые уши. В красных глазках зверьков не отражалось никаких эмоцией, кроме довольства.

Так они с Соней и Анютой провели несколько летних светлых дней – среди сосен и кроликов…

Фёдор пришёл в себя, всё ещё сидя на краешке кровати, но упёршись локтями в колени и поддерживая голову руками. Перед глазами у него плыли бурые пятна на подоле халата, тонкая струйка крови ещё ползла по правой ноге. Приподняв голову, он увидел кролика, стоящего на задних лапах, уперев передние в бока, как деревенская баба, и лыбящегося глумливо и нагло. Зубы у него были крепкие, жёлтые, острые. Между ними дрожал бледно-розовый язык. Шерсть вокруг пасти была измазана тёмной кровью.

Кролик сделал шаг к кровати, угрожающе сомкнул челюсти, откусив кончик собственного языка. Фёдор не боялся мелкого зверька, знал, что сможет и шею ему свернуть, если придётся, но что-то иное, далёкое и по-настоящему пугающее шевельнулось в памяти. Улыбка кролика стала ещё более зловещей.

– Каре на шестёрках, – произнёс тихий мужской голос неизвестно откуда. И кролик сник, поскользнулся на лужице подсыхающей крови, шлёпнулся на пушистую попу и заревел как трёхлетний ребёнок.

Фёдор слабой рукой нащупал свои карты и подтянул: открылась последняя. Пиковый король, стрейт-флаш. Брошенные на постели карты кролика были перевёрнуты, четыре шестёрки блестели в лунном свете то сильнее, то слабее – в ритме с громкими всхлипами пушистого игрока.

– Ну… будет тебе, – неловко произнёс Фёдор. Хотя кролик только что недвусмысленно ему угрожал, горький плач зверька рвал бы сердце любому, у кого оно есть.

– Итак, партия сыграна, – сказала синяя лошадь, отрываясь, наконец, от стены. – Ставки сделаны, ставок больше не будет. Мы проиграли всё, что есть.

Фёдор потёр глаза ладонью: поскорей бы дурацкий сон уже закончился. Сколько можно… А луна светит всё ярче и не двигается вовсе, будто и время застыло.