Алекс трясёт головой, воспоминания скукоживаются, занимают своё место…

…вспышка… В лобовое стекло светит солнце… Юстас выкручивает руль, объезжая трёхметровую полосу грязи…

…Старые яблони с молодыми клейкими листьями трясут ветвями… По саду ползут красные закатные блики…

…На столе бутылки, салаты – Нинок постаралась, и мороженое… Пёс обожает мороженое… Кока-кола… вспышка… вспышка…

Боль утихает. Алекс отнимает руки от головы, вытирает слёзы, моргает. Это всё уже было… вчера? Вечером они веселились, слушали новые записи рок-клуба, танцевали – тогда уже совсем пьяные.

Алекс встаёт рывком, морщась от болезненной волны, что катится от затылка к макушке, и бредёт к столу, щупает газету – она пыльная, старая, жёлтая. Но судя по датам, ей всего-то неделя. А вот та, что дальше… та ещё не вышла, выйдет только через два года.

Старая песня. Можно пока это вынести за скобки: никто не заметит, некому замечать.

В доме всегда только один, первый из них.

Алекс отступает и оглядывается: кажется со стороны, что нет в доме ничего зловещего, теней там, мечущихся по углам, странных звуков, ничего такого, что показывают в ужастиках. Пёс как-то устроил «вечер страха»: зазвал всех и на видеомагнитофоне – оказывается, такие вещи вообще бывают в природе – прогнал им три ужастика подряд. Ещё неделю за каждым поворотом прятались зубастые и клыкастые твари, и поджидали, и скрежетали, и Алекс… в общем, впечатление это произвело.

Но дом тих, дом спокоен, дом… заброшен.

Алекс бредёт из столовой по тёмному коридору в кухню, в прихожую, заглядывает в кладовые, усмехается понимающе перед лестницей в погреб, но обходит её стороной. Потом должна быть библиотека: Юстас просидел полвечера там, но сейчас его нет. И библиотеки нет тоже.

По деревянной лестнице с балясинами Алекс поднимается на второй этаж. Первая спальня – родительская. Пёс забил её для себя и Нины. В его собственной комнате должны были устроиться Юстас и Ирма. И там, и там – разобранные постели, смятые простыни, на полу сумки. Пыли нет, нет чехлов и газет. Горит одна из настольных ламп, тихо шипит радиоприёмник Юстаса.

Остаются ещё две спальни – гостевая и мелкой сестры Филиппа, её родители забрали с собой.

Та, что справа – обои в ромашках, розовые занавески – комната сестры («Алекс, пойдёшь спать в апартаменты мелкой», – командует Пёс).

Для начала Алекс заглядывает в гостевую: там тихо, постель застелена, в эту комнату вообще никто не входил.

Алекс открывает дверь в «свою» комнату. Поперёк детской кровати валяется Архангел – на спине, ноги на полу, голова слегка свешивается, большие ладони со скрюченными пальцами лежат на ширинке джинсов, сама ширинка расстёгнута. Чёрная футболка с плачущим кровью черепом слегка задралась, виден мохнатый живот. Архангел посапывает, хотя в такой позе, наверное, должен храпеть вовсю.

Алекс делает осторожный шаг, задевает что-то на полу, спотыкается и расчётливо падает вперёд, на ноги Архангелу. И тут же вскакивает. И правильно: Мишка дёргается, соскальзывает на пол, сонно вращая круглыми глазами и сипит нечленораздельное ругательство. Через пару секунд он соображает, наконец, кто перед ним, поднимается и хмуро и зло бросает:

– Идиота кусок!

…Они обходят дом во второй раз. Архангел внимательно вертит головой, рассматривает предметы, особенно сумки в спальне, чуть ли не нюхает их. Не верит на слово, что в доме больше никого нет.

Наконец они замирают у входной двери. У Архангела на правой руке – кастет, на лице – непроницаемое выражение, в глазах – бешеное упрямство. Он не верит в инопланетян, бога, путешествия во времени. Он уже успел высказаться: всё дело в «тех козлах», это они устроили. Он не уточняет, о ком речь, но Алекс привычно догадывается, что это те же люди, с которыми происходят тёрки «за гаражами». Версия не хуже прочих.