Как-то всё шло спустя рукава, проще говоря, разгильдяйно, и команда сильно чувствовала это. Такое состояние беспечности, расслабленности обычно бывает у людей перед окончанием чего-то. Но нельзя себя распускать, нельзя терять бдительности. Всегда есть надежда на лучшее, без сомнения. Надо верить в себя, верить в лучшее, приближать лучшее. Однако при этом всегда нужно быть готовым к худшему, и теоретически, и практически, чтобы оно, если, не дай Бог, и подступит ближе, не стало б неожиданностью из области фантастики.

«Осталось немного, чуть-чуть. Схожу до Батума и обратно. И всё. Я устал. Устал от чёрной работы за гроши», – неслышно говорил сам с собой Марков, стоя на мостике и выводя лайнер с помощью двух буксиров к началу плавания. «Что там Щлиц болтал про какую-то аварию? – рассеянно продолжал Марков, имея в виду своего важного покровителя, который, расстроенный, поднял под руки по трапу обеих дам – жену и дочь – бледных, чуть ли не в обмороке. – Какая там авария? У него голова, естественно, сейчас не работает. Надо успеть хорошенько их накормить, чтобы стабилизировать нервное напряжение. Встревоженные, они быстро улягутся спать. А серьёзно мы завтра поговорим, завтра утречком, на свежую голову».

Высокого роста, худощавый, стройный, даже импозантный, с проседью в висках, капитан глядел вперёд на вырисовывавшийся мыс Дооб, который мощным выступом от Маркотхского хребта внедрялся в Чёрное море. Глядел на волнующееся августовское море, на рваные, будто не причёсанные, дождевые облака, тёмными махинами нависшие над Цемесской бухтой, что светилась множеством мерцающих огней. Звёзд сегодня не было видно, только проблеск замутнённой луны местами появлялся между тучами. Капитан снова посмотрел на часы. Что-то в его движении, похожее на неуверенность, вывернулось наружу.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться, – обернулся к нему второй вахтенный помощник Александр Чаковский.

– Слушаю вас, Саша.

– Позвольте заметить: вы неважно выглядите. Может, вам нездоровится? – в свойственной манере интеллигента корректно задал вопрос второй помощник.

Марков исподлобья бросил на Чаковского быстрый взгляд.

– Не привык ныть, Александр, не спрашивай.

Чаковскому стало как-то неловко оттого, что капитан обращается к нему не официально, а запросто, по имени. Обычно капитан со всеми членами команды держался строго, даже сухо, и отношения не выходили за рамки рабочих. Неизвестно, как бы капитан вёл себя с экипажем в какой-нибудь экстремальной, нештатной ситуации, когда неприятность или, больше сказать, беда должна бы, кажется, сплотить всех? Но такой ситуации на «Адмирале Нахимове» никогда не возникало. И подозрительная капитанская «человечность» в сиюминутном диалоге удивила Чаковского. Он решил, что капитан не в порядке. Тем более, ждал какого-то чиновника из министерства, нервничал, опоздал с отправлением.

Все из комсостава корабля за последнее время видели нервозность капитана и его неудовлетворённость чем-то. Что там происходит у него в душе, конкретно никого не интересовало, ведь любой из нас – человек со своим внутренним миром и личными секретами. Однако капитанское неудовлетворительное настроение тенью ложилось на настроение людей, обслуживающих судно. Лишённое основательной твёрдости и уверенности, состояние Маркова лишало твёрдости и уверенности членов экипажа, что, собственно, соответствовало логике вещей.

Глава вторая

Семейство высокопоставленной персоны

Люба Шлиц облокотилась о дубовый наличник дверного проёма, скрестив руки на груди, и наблюдала истерику своей красивой матери. Мать действительно плакала (по щекам текли настоящие слезы) и тяжело дышала. Медики, вызванные в каюту, напоили её успокоительными каплями, медсестра измерила давление. Над Анастасией Юрьевной, как петух над курицей, кружился муж, Любин отец, Герман Яковлевич Шлиц, и с усердной нежностью пытался её успокоить.