В седьмом классе я слегла с температурой. Мама недоверчиво приложила к моему горячему лбу ладонь и сказала:

– Температура невысокая. Собирайся-ка в школу, доченька… А то отстанешь…

«Отстанешь… Придется тащиться…» – бурчала моя пылающая головушка.

Недоверчиво высунув голову из-под отцовского тулупа, я жалобно посмотрела в лицо матери, надеясь пробудить в ней сочувствие лихорадочно горящими глазами. Но не тут-то было: мама принесла школьные одежки, приставила к кровати нагретые у печки валенки и вышла из комнаты…

– Одевайся. Опоздаешь.

Учительница оказалась более внимательной женщиной.

– Да у тебя температура… Ты вся горишь, детка… Как мама тебя отпустила? Собирайся и иди домой… Я ей позвоню.

Неловкими движениями собрала портфель и со стеклянными глазами покинула класс. Озноб пробрался под школьную форму и ничто не спасало от его колючего панциря. Не помню, как добрела до дома и рухнула, не раздеваясь, в постель.

Мама прибежала следом. Фальшиво зазвучали слова:

– Ой, доченька, температура, да? Сейчас, сейчас… Я тебе таблеточку дам… А мне твоя учительница позвонила, что ты заболела… Ты ей ничего не сказала?

Выражение маминого лица было двусмысленное: смесь вранья и желание, чтобы о нем никто не узнал.

Я высунула пол-лица из-под тулупа и отрицательно помотала головой… Стало жаль эту большую, а по сути, очень маленькую женщину-девочку, запутавшуюся в своих благих намерениях ради собственной дочери… Нам обеим была необходима любовь – исцеляющее все недуги снадобье…

Мама помогла мне снять школьную форму, переодеться в пижаму, надела на ноги шерстяные носки с сухой горчицей.

– Мамочка, спой мне песенку про котика… Пожалуйста…

Мама устало присела на краешек постели, подоткнула края тулупа под одеяло и запела своим заунывным, жалостливым голосом:

– Пошел коток в лесо-чек…

Из глаз, как по команде, у меня хлынули слезы…

Прошли годы. Я – взрослая женщина. Приехала к родителям рожать первенца. Я люблю маму и мечтаю о ласковых словах… С возрастом она стала не такая категоричная, много мягче, внимательнее к нам, взрослым детям, живущим от нее вдали… Но ласковых слов от нее мы, по-прежнему, не слышали…

Мама осторожно водила ладонью по моему «Эвересту».

– Ой, – она вдруг испуганно отдёрнула руку от живота. – Он там шевельнулся…

– Конечно. Уже большой ребёночек. Семь месяцев как никак.

На самом верху живота блуждала небольшая подвижная шишка. Мама с удивлением наблюдала за ней.

– Вот мы его растревожили своими разговорами. Давай тихонечко полежим…

Помолчали. Я прислушивалась к шелесту занавесок открытого окна, колыхавшихся от порывов теплого летнего ветерка.

– Мам, а как ты рожала Сережу? Расскажи… Вот я даже не знаю, как я это почувствую…

– Почувствуешь… Сначала заболят кости таза – организм начнет подготовку к родам и косточки начнут как бы раздвигаться. Но это долгий процесс, постепенный. Не вдруг. Потом живот опустится, станет ниже. Значит, что скоро уже… Ну, и в самом конце, почувствуешь нарастающие, тянущие боли. Будет открываться проход… Ну, как бы двери на «выход»…

– Ой, мама, мне страшно…

– Без боли ничего не происходит. Можно потерпеть. Совсем недолго. Надо только правильно дышать, тужиться, слушать акушеров…

– Хорошо. А дальше что?

– Дальше выйдет ребеночек. Его акушеры примут, перевяжут пуповину, перережут ее и слегка похлопают ребеночка, чтобы он задышал самостоятельно. Обработают, завернут, прицепят три бирочки: на ручку, на сверточек, на кроватку… и унесут отдыхать.

– Не перепутают?

– Нет… – мама улыбнулась. – Поэтому на бирочках сразу пишут фамилию, время рождения, вес и номер родившегося.