Пупсик был самой любимой игрушкой моей мамы. Она покупала его якобы для меня, но находился он у нее в комнате. Всегда. Выдавался мне по очень большим праздникам.
«Значит случилось событие, после которого маме не жалко дать мне пупсика даже в будний день?» – думала я, прислушиваясь к затихающему тайфуну в ее голосе.
Позже мы с папой долго смеялись, когда я в «лицах» показывала ему разъяренную маму. Он приобнял меня тогда и сказал:
– И все же, дочка, подвела ты меня… Сама рубила, а я, дуралей, не догадался… Мама права, не женское это дело, – и хитро улыбнувшись, зная свой и мой характер, тихонько на ушко сказал мне:
– Ну, если очень хочется рубить – иди за сарай и руби. Там еще дров напилили. И командир не ездит… Только осторожно мне… и, погрозив пальцем, поцеловал меня в макушку… Потом, пройдя несколько шагов вперед, он обернулся и спросил:
– А почему ты не вяжешь с мамой кофточки? Это же интересно и вполне женское занятие?
– А меня она не зовет никогда. Сидит со своими подругами и никогда не зовет.
Отец помолчал.
– Понятно… Ну, иди, доченька… Только будь всегда осторожна.
А мой «калейдоскоп счастья» светился все новыми красками и многочисленными фигурками… Украина, Владимир, Курилы, Грозный, Камчатка… Снова Грозный. Успела ли я полюбить эти края за то короткое время, что жила там? Наверное, нет, а вот запомнила навсегда.
Из этих моих ощущений, воспоминаний и сложилось мое понятие родины. Моей родины. Той, что с «березкой под ветром, склоняясь, растет». Той, которую я узнала, и которая вошла в мою память всеми своими отметинами. От края до края. Которую оберегал и которой служил мой отец. Такое забыть невозможно…
А вязание я не люблю и по сей день. Это интересное и вполне женское занятие…
О болезни, любви и кое о чем еще…
В горле у меня запершило от холодного пива, жадно выпитого несколькими глотками после бани. К вечеру я почувствовала дискомфорт в мышцах – предвестника надвигавшегося недуга. Сразу же улеглась на массажную кровать, служившую верой и правдой уже тринадцать лет. «Русская печь» корейского производства основательно прогрела спину, и я еще надеялась, что «пронесет», но чуда не случилось даже после выпитого аспирина. Хвороба все-таки пробралась в мое в тело. Болела я редко: иногда зимой, продрогнув на ветру, иногда летом, в сезон прохладительных напитков.
Почему-то именно сегодня вспомнилось детство. Родители… Болели ли они сами? По крайней мере, лежащими в кроватях я их никогда не видела. Мама, медицинская сестра, в силу специфики своей профессии, мечтала, чтобы дома у нас никто не болел.
Она насмотрелась на солдат- симулянтов, по любому поводу бежавших в санчасть, в надежде отлежаться от нарядов и прочей армейской жизни. Но с мамой их номер не проходил: измерив прибывшему «страдальцу» температуру, она находила его «годным к строевой» и тут же отправляла хитреца обратно. Видимо, и нам с братом приписывалась та же участь «симулянтов», стоило нам занемочь.
Когда болезнь все-таки «забиралась» в меня, как осеннее серое облако, я мечтала о маминой любви, чтобы она была особенно нежна и ласкова со мной. Казалось, если она произнесет милые сердцу слова, погладит ладонью по волосам, то болезнь выскользнет из меня в ту же секунду. Просто испарится.
В действительности этого не случалось: мама наоборот была строже обычного: говорила нам с братом, что болезнь – испытание и мы должны проявить стойкость и мужество, как будто готовила нас к какой-то суровой, трудной, лишенной всяческого комфорта, жизни. Ласковых слов мы не слышали. Наверное, все прилетает бумерангом из ее детства?