– Поздно.

Я слышала, как прикрылась дверь. И в этой тишине между чайником, пульсом в висках и раскалёнными от злости глазами – я впервые поняла: любовь не всегда уходит с криком. Иногда она просто не возвращается. Он не ушёл. Я уже почти ждала щелчка двери, глухого звука уходящих шагов по лестничной клетке, – но он остался. Просто замер в коридоре, не поднимая глаз. Затем вернулся.

Сел обратно на диван. Молча. Как будто искал во мне тепло, но не мог решиться.

– Можно я останусь на ночь? – спросил он почти шёпотом.

Я кивнула. Не потому что простила. Потому что внутри всё затопило тем, чего я ждала месяцами. Он рядом. Здесь. Его голос, его запах, его руки – всё то, что я столько раз представляла в своих письмах.

Мы молчали, а потом медленно оказались рядом. Не было страсти – не буря, а скорее, возвращение к чему-то слишком знакомому, чтобы бояться. Он обнял меня – крепко, будто действительно не хотел уходить. Я вдыхала его кожу, чувствовала, как его пальцы скользят по моим волосам, как губы прикасаются к виску. Всё казалось настоящим. Он гладил меня, как будто запоминал. Поцелуи были мягкими, усталыми, полными молчаливой нежности. Ночью он положил голову мне на грудь. А я гладила его спину, замирая от каждой минуты – чтобы не спугнуть.

– Я прочитаю их, – сказал он вдруг. – Все твои письма. Обещаю.

Я почувствовала, как внутри отозвалось: он ещё здесь. Может, не всё потеряно.

– Они настоящие, – прошептала я.

Он ничего не ответил. Только прижался ближе.

Я заснула в его объятиях, впервые за месяцы без тревоги, будто он своей тенью закрыл от всей боли. Но утром… он просто оделся и ушёл. Почти по- обычному. Поцеловал в губы и сказал:

– Не думай ни о чём. Просто живи.

Через несколько дней я всё же не выдержала. Позвонила.

– Алло.

– Привет, – его голос был отстранённый. Будто мы и не делили ночь. Не делили тишину.

– Ты читал их?

– Да.

Пауза. Тяжёлая.

–И?..

Он выдохнул. Долго молчал. Потом сказал:

–Было бы трогательно, если бы ты нашла того человека, которому так написала… и он ответил взаимностью.

Я застыла.

– Очень много надежды и боли в этих строках, – добавил он.

Словно он читал не письма к себе, а какой-то художественный текст. Без участия. Без соучастия.

– Ты не был этим человеком? – спросила я почти беззвучно.

– Нет.

– Но ты провёл ту ночь со мной…

– Потому что мне тоже было одиноко. Я не хотел делать больно.

– Ты сделал.

Он ничего не ответил. Просто сбросил. Или оборвалось. Это уже не имело значения.

Я сидела у окна, в той же комнате, где всё случилось. Пустота после него была громкой. Но под ней – впервые появилась ясность. Он не любил. Он просто возвращался, чтобы убедиться, что его всё ещё ждут. А теперь – ушёл навсегда.

И я наконец перестала держаться за память, которая обманывала. В комнате стало так тихо, что даже гул города за окном казался чужим. Я смотрела на тёмный экран телефона, и словно что-то в груди оборвалось. Как будто голос, который я держала в себе все эти месяцы, – тот, который говорил:

«Подожди, всё наладится, он просто растерян, просто нужно время», – внезапно умер.

Сначала я просто сидела. Молчала. Не дышала. Не двигалась.

А потом… случилось то, что всегда происходит, когда сердце не находит выхода. Я закричала. Глухо, в подушку. Сначала тихо – будто отвыкла звучать.

Потом громче. Я рванула плед с дивана, уронила чашку с недопитым чаем, села на пол и заплакала так, как, казалось, плачут только в фильмах. Без фильтра. Без сдержанности. Сквозь зубы, сквозь кулаки, с телом, которое уже не слушается. Я царапала воздух, хваталась за волосы, бормотала его имя, проклинала свои письма, свою наивность, каждый прожитый без него день, в который я верила, что он вернётся не просто телом, а сердцем.