Уже к началу декабря 1929 года Советское государство заготовило 13,5 миллиона тонн хлеба – вдвое с лишним больше, чем за какой-либо год из предыдущих лет существования режима [192]. Но государству надо было кормить намного больше жителей села (которые прежде покупали или выменивали хлеб на рынках), не говоря уже о необходимости иметь хлеб для амбициозного прироста экспорта и обеспечения норм снабжения в промышленных городах и на строительных площадках, а также в Красной армии [193]. В связи с этим на ноябрьском пленуме 1929 года был создан новый наркомат земледелия СССР. Его наркомом Сталин назначил Якова Эпштейна, известного как Яковлев, редактора «Крестьянской газеты» и члена дисциплинарной Центральной контрольной комиссии [194]. Он возглавлял комиссию по темпам и формам коллективизации, которая отвергла коммуну, означавшую полное обобществление всего имущества, и высказалась за промежуточную форму – артель, предусматривавшую обобществление земли, рабочей силы, тяглового скота и основного инвентаря при сохранении частной собственности на коров и прочий скот, а также некоторые повседневные орудия труда. Крестьянам, согласившимся на коллективизацию, также позволялось оставить придомовые наделы. Самый щекотливый вопрос, стоявший перед комиссией, заключался в том, можно ли допустить к участию в новом социалистическом сельском хозяйстве «классовых врагов» – кулаков. Как поступать с кулаками, обычно оставлялось на усмотрение их односельчан, и многие колхозы принимали их в свои ряды. Комиссия Яковлева выступила против какого-либо огульного подхода в этом деле [195].

Впрочем, в последний день работы (27 декабря 1929 года) продолжавшейся неделю конференции аграрников-марксистов Сталин неожиданно упредил комиссию, сделав с трибуны громкое заявление (обнародованное два дня спустя в «Правде») о том, что «от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации кулачества, как класса». Ликвидация целого класса? «Можно ли двигать дальше ускоренным темпом нашу социализированную индустрию, имея такую сельскохозяйственную базу, как мелкокрестьянское хозяйство, неспособное на расширенное воспроизводство и представляющее к тому же преобладающую силу в нашем народном хозяйстве? – задавался Сталин риторическим вопросом. – Нет, нельзя. Можно ли в продолжение более или менее долгого периода времени базировать Советскую власть и социалистическое строительство на двух разных основах – на основе самой крупной и объединенной социалистической промышленности и на основе самого раздробленного и отсталого мелкотоварного крестьянского хозяйства? Нет, нельзя». И далее: «Где же выход? Выход в том, чтобы укрупнить сельское хозяйство, сделать его способным к накоплению, к расширенному воспроизводству и преобразовать таким образом сельскохозяйственную базу народного хозяйства» [196]. Сталин был известен своим тихим голосом, но один из слушателей назвал его ультраагрессивную речь «электризующей» [197].

Диктатор уже в который раз организовал заговор в рамках режима: более месяца назад он принимал на Старой площади верхушку ОГПУ – Ягоду, Мессинга, Евдокимова и прочих, а также Георгия Благонравова, бывшего главу транспортного отдела ОГПУ, теперь занимавшего должность первого заместителя наркома путей сообщения [198]. Этой команде и предстояло заняться ликвидацией кулака.

Кроме того, Сталин при помощи карандаша отдал победу более оголтелым членам комиссии Яковлева: неопределенно долгое существование артелей с их частичным обобществлением уже не дозволялось в качестве главной формы коллективизации; их предстояло изжить в ходе скачка к «высшей форме» –