Весной 1933 года должностные лица наводили на голод оправдывавший его идеологический глянец. Украинский партийный вождь Косиор писал: «Неудовлетворительная подготовка к севу в наиболее пострадавших районах показывает, что голод так и не научил многих колхозников здравому смыслу» [890]. В том же ключе в поступившем на имя Сталина и Молотова официальном докладе из Днепропетровска утверждалось, что настрой колхозников улучшился в результате «понимания того, что… плохая работа в колхозе приводит к голоду» [891]. Тон подобных донесений задавал сам Сталин. В частном порядке он признавался полковнику Рэймонду Робинсу из Американского Красного Креста (13 мая 1933 года), который встречался и с Лениным во время официально признанного советского голода 1921–1923 годов, что «некоторая часть крестьян сейчас голодает». Сталин утверждал, что трудолюбивые крестьяне разозлены на тех, чья нерадивость стала причиной голода. «…колхозники крепко нас ругают – нельзя помогать лодырям, пускай они погибнут. Вот какие нравы». Само собой, это были собственные мысли Сталина, представленные как слова колхозников [892].

После того как с подачи Сталина разразился кошмар, даже полной остановки экспорта было бы уже недостаточно для предотвращения голода. Режим остался даже без стратегических запасов зерна, розданных населению [893]. Лишь более активная закупка продовольствия за границей и открытые просьбы к международному сообществу о помощи могли бы предотвратить множество (а может быть, и большинство) смертей. В 1933 году в мире было полным-полно продовольствия – более того, его изобилие обрушило глобальные цены на зерно, но Сталин не желал демонстрировать уязвимость, что, по его мнению, спровоцировало бы врагов на нападение. Кроме того, подобное признание стало бы глобальным пропагандистским поражением, которое опровергло бы все похвальбы по поводу успехов пятилетки и колхозного строительства.

Действия Сталина стали причиной внутренней катастрофы и повысили уязвимость Советского Союза перед лицом японского экспансионизма, в то же время внеся значительный вклад в переход власти в Германии к Гитлеру, тоже угрожавшему экспансией, и спровоцировав жестокую внутреннюю критику [894]. Однако его фракция сочла необходимым сплотиться вокруг него. «Преданность Сталину, – писал армейский функционер, впоследствии ставший перебежчиком, – основывалась в первую очередь на убеждении в том, что заменить его некем, что любые перемены в руководстве будут чрезвычайно опасными и что страна должна продолжать движение прежним курсом, поскольку остановиться или попытаться отступить означало бы лишиться всего» [895]. Ранней весной 1933 года один из корреспондентов Троцкого писал ему на Принкипо: «Все они говорят об изолированности Сталина и о всеобщей ненависти к нему… И в то же время часто прибавляют: если б этого (я пропускаю резкое слово. – С. К.) не было, все бы расползлось: он все же держит все вместе» [896].

Сталин, решительный в чрезвычайных ситуациях, приказал силой возвращать беженцев-крестьян в места их проживания, вносил в черные списки целые районы (в них наблюдалась самая высокая смертность) и даже запретил ловлю рыбы в государственных водоемах и частную благотворительность – делал все, чтобы у людей не было возможности избежать вступления в колхозы [897]. В 1933 году ОГПУ арестовало 505 тысяч человек по сравнению с 410 тысячами в 1932 году [898]. Некоторые крестьяне по-прежнему отказывались сеять хлеб, поскольку режим все равно забирал весь урожай [899]. Однако большинство все же пропалывало поля, сеяло и собирало урожай. Как отмечалось в одном из донесений с мест, «все колхозники теперь говорят: „Мы осознали свои ошибки и готовы работать. Мы сделаем все, что от нас ожидают“»