На протяжении всех этих событий Сталин выказывал нараставший гнев и патологическую подозрительность, доходившую до того, что к врагам оказались причислены не только буржуазные специалисты и бывшие царские офицеры, но и многие рабочие и лояльные партийцы. Предаваясь одновременно самоуверенности и жалости к самому себе, будучи яростным агрессором, который неизменно каким-то образом оказывался жертвой, Сталин в то же время был способен и на нежные чувства. 25 июня 1933 года Сталин писал Авелю Енукидзе, который надзирал за делами в Кремле и отправился в Германию лечить больное сердце, чтобы тот избегал жирного. «Постарайся соблюдать диету, двигайся побольше – и выздоровеешь, – писал Сталин. – Мы продлили тебе отпуск на месяц, и теперь дело за тобой». Диктатор пребывал в благодушном настроении. «Сельское хозяйство и уголь накрутили, – добавлял он. – Теперь будем накручивать желдортранспорт. На юге уборка уже началась. На Украине и Сев[ерном] Кавказе урожай обеспечен. Это главное. В других районах виды пока что хорошие. Я здоров. Привет! Твой Сталин» [904].

Представьте себе, что строится дом, и, когда он будет выстроен, это будет великолепный дворец. Но он еще не достроен, и вы нарисуете его в этом виде и скажете: «Вот ваш социализм, – а крыши-то и нет». Вы будете, конечно, реалистом – вы скажете правду: но сразу бросается в глаза, что эта правда в самом деле неправда. Социалистическую правду может сказать только тот, кто понимает, какой строится дом, как строится, и кто понимает, что у него будет крыша.

Анатолий Луначарский, бывший нарком просвещения, 1933 год [905]

Марксистский императив преодоления капитализма – в сочетании с избыточной решимостью – обернулся апокалипсисом. В годы первой пятилетки объем инвестиций вырос четырехкратно, к 1932 году составив 44 % ВВП (в ценах 1928 года), но в число источников этого гигантского прироста инвестиций ни в коей мере не входил рост сельскохозяйственного производства [906]. Экспорта хлеба в итоге не хватило, чтобы расплатиться за импортное промышленное оборудование [907]. Чистый вклад советского сельского хозяйства в индустриализацию был нулевым; наоборот, в годы первой пятилетки оно было исключительно получателем средств. Правда, ключевым движителем резкого промышленного роста служил приток рабочей силы из деревни, однако государственная система использовала этих рабочих крайне неэффективно. Еще одним ключевым движителем промышленного скачка являлось жестокое подавление потребления (чему способствовал и грабитель, известный под именем «инфляция») [908]. Следует ли причислять к источникам «инвестиций» и голод в деревне? В любом случае коллективизация и раскулачивание вызвали резкое сокращение сельскохозяйственного производства [909]. Правда, сталинская политика привела к росту государственных закупок хлеба, картофеля и овощей, но за счет колоссальных экономических, не говоря уже о гуманитарных, издержек. В ходе коллективизации было арестовано, казнено, сослано или посажено в тюрьму от 4 до 5 миллионов крестьян, еще 100 миллионов было фактически закрепощено, а кроме того, страна лишилась десятков миллионов голов скота. Индустриализация и сопутствовавшая ей милитаризация открыли путь к возрождению Советского Союза как великой державы, что требовалось ему для выживания в международной системе, однако коллективизация не была необходима ни для «модернизации» крестьянской экономики, ни для индустриализации