Список Ольга Филатова

В купе было душно. Михаил Вячеславович за ночь дважды ходил к проводнице, чтобы попросить снизить температуру. Но не успевал заснуть, как снова покрывался липким потом. Еще этот невыносимый храп. Как же они терпят такую духоту на верхних полках? Надо было все-таки ехать на Сапсане. Если б он не был застигнут врасплох дурной вестью, возможно, так бы и поступил. Но Михаил Вячеславович настолько был ошеломлен, что просто не знал, что ему делать, поэтому и выбрал ночной поезд, чтобы к утру оказаться в Москве.

В темноте он нащупал ногами тапочки, вытер лоб и окладистую бородку полотенцем, пригладил седеющие вихры и вышел из купе, приоткрыв дверь для проветривания. Щурясь от света, побрел по коридору, деликатно постучал. Проводница спросонья выслушала очередные его претензии и мягко пояснила, что не может разорваться между прихотями пассажиров. «Одному холодно, а другому жарко – вы уж договоритесь как-нибудь между собой!» Но, не устояв перед интеллигентной настойчивостью довольно интересного, статного, хоть и немного грузного, мужчины, все же пошла ему навстречу. Он немного потоптался перед окном, глядя на мелькающие косые полосы снега, и, покачиваясь, побрел в эту душегубку. Под перегар и дружный храп попутчиков, он подумал, а вдруг у него разовьется клаустрофобия на шестом десятке, или она у него уже есть, просто он никогда не замечал? Михаил Вячеславович предпочитал самолеты, хоть они и были зависимы от погодных условий. Но, несмотря на суету в аэропорту и некоторые страхи, в них было достаточно комфортно, светло и просторно, если выбирать места подороже. А нежелательное соседство было не таким продолжительным и утомительным.

«Надо было брать смешанное купе», – подумал он, хоть и испытывал определенные неудобства в женском обществе, особенно когда оно было чрезмерно навязчивым. Прожив до сорока лет с мамой, до переезда в Санкт-Петербург, и более десяти лет один, он так и не встретил женщину, с которой захотел бы связать свое будущее. Занимаясь переводами с французского, Михаил Вячеславович отдавал предпочтение 19 веку, особенно эпистолярному жанру, и немудрено, что идеалы женской красоты и добродетели он находил именно там. Увы, современные женщины, при всем желании, не могли приблизиться к ним, несмотря на все свои достоинства. Может быть, он просто никогда не любил? Мама переживала, что оставит его одного на этом свете, и всячески убеждала, что пора уже перенестись из эпохи Николая 1 и его потомков и спуститься на землю, очнуться от грез и внимательно посмотреть по сторонам. Если уж ему так дорога французская речь, она согласна и на парижанку, лишь бы понянчить внуков.

Дышать стало легче, и не ему одному, судя по подтянутым простыням. Михаил Вячеславович повеселел, хотя радоваться было нечему. Этот Новый год он планировал встретить с мамой, как и все предыдущие, и у него даже был взят билет туда и обратно. Но, как известно, любой план может быть подкорректирован свыше. Ему пришлось менять билет с разницей в два дня и брать с собой ноутбук, чтобы закончить срочный перевод. Решив, что уснуть уже не удастся, он подумал, что можно поработать и сейчас, но услышал торопливые шаги и возмущенный голос. Кому-то опять стало холодно.

Тут он вспомнил об Аркаше, старом школьном приятеле, его письме, и все остальное показалось таким никчемным. Связь они периодически поддерживали, даже после переезда, но встречались крайне редко, да и то, когда еще он жил у мамы. Поэтому, изменив номер телефона, он просто забыл сообщить ему об этом. И был очень удивлен, когда обнаружил среди рекламы и счетов в почтовом ящике (а его он чистил раз в несколько месяцев) письмо от Аркаши, которое тот отправил ему еще в сентябре. Он писал, что хотел бы увидеться, и приглашал к себе на дачу, куда они с супругой переехали после его второго инфаркта. Будучи человек ранимым, Аркаша очень тяжело переживал увольнение. Причина была стара, как мир: его место начальника отдела уготовили протеже со стороны. А повод нашли быстро. Даже не думая, после такого удара в спину, искать что-то другое, он решил довольствоваться пенсией по инвалидности. Супруга Светлана, которая была их старше, уже вышла по выслуге, как педагог. Именно она и ответила на его звонок, сообщив, что Аркаши нет вот уж сорок дней, и он может приехать на поминки, если пожелает, и даже остаться на ночь.

Проезжая то место, куда ему предстояло вернуться с Ленинградского вокзала на электричке, Михаил Вячеславович подумал о том, что после столь печального мероприятия ему бы хотелось очутиться в своей постели. Он просмотрел расписание и решил, что вполне успеет почтить память школьного товарища и еще вечером уехать в Москву. Окончательно простившись со сном, он нехотя встал с полки и пошел умываться. Следовало подкрепиться с утра, чтобы настроиться не на самый легкий день. Светлана сказала, что на станции его встретит на машине Луиза, сестра Аркаши, которая, выйдя замуж сразу после школы, жила в соседней деревне. Он ее помнил тощей и маленькой девчонкой со светлыми косичками, которая вечно путалась у них под ногами. В более старшем возрасте он ее, скорей всего, не видел, потому что не мог вспомнить даже лица.

* * *

Встретил его Алик, как он представился, невысокий коренастый и сухой мужчина с смуглым лицом и черными глазами, по виду таджик. И не на машине, а пешком. Михаил Вячеславович поначалу расстроился, потому что идти три километра до кладбища с тяжелым саквояжем по морозу и снегу само по себе было не очень приятно. К тому же, это еще и потеря времени. С другой стороны, близкое общение с Луизой тоже могло принести некоторые неудобства, поэтому он решил воспользоваться разговорчивостью Алика и заочно познакомиться с остальными.

– Нас ждут там, кладбища, – улыбаясь и пряча под вязаную шапку отросшие космы, успокоил его Алик. – Луиза машина большой, крепкий для снега, а никак заводиться не хочет. Тоже ногами все идут. Не может ремонт делать.

– Сама собирается ремонтировать? – удивился Михаил Вячеславович.

– Сосед Валера тоже понимает, помогать хочет. Потом они вместе с дедушкой старый уезжают, а я остаюсь дом смотрю. Зачем тут жить – квартира Москва есть! Хозяин больница лежать надо был, а не тут. – вздохнул Алик и поделился сокровенным. – Тоже хочу Москва. Хозяйка говорит, что работу ищет меня – потом жить там можно и улицу совсем не ходить. Плохой погода: одежда, ботинки теплый надо. Или домой еду. Жена говорю – не получается, холодно. Пусть понимает. Жить хватает и там – не как у Луиза детей, мало.

– Сколько детей, говоришь? – даже остановился Михаил Вячеславович.

– Пять. – гордо ответил Алик и показал растопыренную ладонь.

– А говоришь, меньше, чем у Луизы…

– Меньше. Семь у Луизы. Четыре мальчик и три девочка. У меня два дочка.

Михаил Вячеславович немного постоял, чтобы перевести дух. Кто бы мог подумать: у Аркадия за двадцать пять лет брака ни одного ребенка, а у его сестренки целых семь! А он даже этого не знал, или вылетело из головы. В письме о ней было сказано только: «в квартире покойных родителей живет теперь Луиза с детьми». Похоже, Алик прочел его мысли:

– И внуки три. Луиза – бабушка.

Чувствовалось, что он доволен произведенным на гостя эффектом. Был он лет на десять всего моложе, но в этой одежде «с миру по нитке» и заискивающим поведением своим больше походил на шаловливого ребенка, постоянно заглядывал в лицо и улыбался. Можно было посчитать это частью игры в любезность и даже непосредственностью, но Михаил Вячеславович отнес эту особенность к плохому знанию языка. Чтобы понять собеседника и поддержать разговор, Алику приходилось не только внимательно слушать, но и читать по губам, следить за мимикой и жестами. Ему, как переводчику, это было известно. Поэтому он с легкостью нашел с ним общий язык, стараясь не перегружать его мозг, а объясняться знакомыми словами медленно, с расстановкой. Алику, видимо, понравился такой подход, и он проникся к нему симпатией.

– Хозяйка Калиград подруга ехать видеться, лекарства Европа привозить для хозяин. Он с дедушка остаются двое. Я в утро выхожу из баня туалет, слышу крик дедушка. В дом бегу, а там дедушка лежит своя комната, плачет, и хозяин там лежит за дверь – не открываю никак. Долго толкаю, сам лезу дырка. А он мертвый там. Я хозяйка звоню – она не хочет говорить, самолет сидит. Луиза звоню – сразу аэропорт едет, вместе с хозяйка приезжает. Я дедушка один на кровать ложу, глажу голова – не плааачь. А он нога сломанный. Жду хозяйка с Луиза. Но Валера раньше электричка приходит, вместе ждем. Потом похороны – много люди… Сам место здесь хозяин себе искать на кладбища, не хочет Москва. Вот так.

Переведя Аликову речь на родной язык и переварив услышанное, Михаил Вячеславович сделал вывод, что, в отсутствие Светланы, что-то произошло, и один другому поспешил на помощь. Кто кому – неизвестно. То ли дедушка оступился и сломал ногу, а Аркаша споткнулся об него, а потом случился инфаркт. Или же наоборот, сначала упал он, а дед спросонья кинулся спасать его. Вдвоем они загородили проход в комнату, куда все-таки удалось протиснуться Алику. «Скорее всего, первопричина так и останется загадкой. – подумал Михаил Вячеславович. – Да и нужно ли дознаваться?» Насколько он понял из письма, у дяди Светланы, которого они взяли к себе после смерти от пандемии его дочери, были проблемы с памятью. Но, несмотря на прогрессирующую деменцию, старик отказывался жить с внуком Борисом, ведущим не самый правильный образ жизни. Посмотрев на бодро шагающего проводника, подыскивающего еще темы для разговора, Михаил Вячеславович поинтересовался: