– Дом большой?

– Два этажа и один, два… – сняв варежку, начал загибать пальцы, – четыре маленький и один большой комнат с печка. Хватает родня. Я живу комната с баня – хорошо, тепло. Туда есть хожу. Хозяйка вкусно кормит, а Луиза лучше. Сама только трава ест и хлеб. Ве-ве-ве…

– Вегетарианка.

– Ага. Столько детей – нормально кушать надо! И им мяса хватает. Такой большой хозяйство раньше: сыр, масло, колбаса, магазины…

Он покачал головой, потом, увидев машину в белом тумане, посторонился. Михаил Вячеславович последовал его примеру. Шли они быстро, отчего он запыхался и даже вспотел. Алик же, забегая вперед, продолжал вводить его в курс всех прочих домашних дел. Рассказал, что накануне приехала родственница из Оренбурга – название города Михаил Вячеславович вычислил по обрывкам слова – которая учится в Москве. Чтобы почтить от лица всей их семьи память дяди, которого никто из них в глаза не видел. Если учесть дальность родственных уз и разницу в возрасте между женщинами, чувствовала она себя там, должно быть, неуютно. Что завтра все вместе – «у Луизы машина большой, всех сядут» – они собираются уезжать в Москву, а дом выставлять на продажу. Он настолько расположил Алика своей готовностью слушать его несвязный монолог, что тот даже порывался выхватить у него саквояж, но Михаил Вячеславович посчитал это неуместным. От частого дыхания борода у него покрылась инеем, а сам он сосредоточенно смотрел под ноги. Невесомые снежинки делали свое дело, устилая свежим слоем безлюдную дорогу. Приходилось ориентироваться по следам Алика, который как будто всю жизнь прожил в этих краях. Он был в дутых сапогах с рифленой подошвой с волнообразным рисунком.

– Хозяйка переживает, как Михаславыч идет от станций! Обещал ведь.

– Дойдем, – добродушно отозвался Михаил Вячеславович.

– Говорит, помогать надо с тяжелый сумка, – еще раз подступился он и протянул руку.

– Если только немного, чтоб руки согреть…

– Прям до кладбища несу, – выразил тот готовность и взял саквояж.

Михаил Вячеславович, избавившись от ноши, не заметил, как они оказались у ворот. На белом фоне, усыпанном памятниками и крестами, вдалеке виднелось несколько темных фигур. При более близком рассмотрении он увидел трех женщин, в одной из которых без труда узнал Светлану, и двух мужчин среднего возраста. Молодая особа, которая содрогалась от холода в короткой куртке и периодически протирала запотевшие очки, по всей видимости, и была та самая «дальний родный», а стройная дама повыше и постарше, в длинном черном пальто и платке – стало быть, Луиза, сестра Аркаши. Узнать в этой привлекательной женщине ту самую первоклашку было невозможно. Мужчины, которых он особо не рассматривал, стояли у могилы, где покоился прах его товарища, прямо у креста с его фотографией, и поминали его блинами. Михаил Вячеславович подошел к Светлане, обнял ее, в растерянности остановился перед Луизой, пожал ей руки. От него не ускользнул ее лукавый взгляд – нет, все-таки та самая девчонка, пусть и на тридцать пять лет старше, мать-героиня и даже бабушка.

Идти к даче, где тепло и уютно, было веселее. Алик уже, как мог, проинформировал дорогой Михаила Вячеславовича, что «Луиза мужик меняет на кукла, детей бросает, хозяйство продавает», и теперь они проходили мимо деревни, где возвышался над всеми соседями огромный дом с многочисленными постройками. Светлана кивком дала понять, что именно здесь почти всю жизнь прожила сестра Аркаши, поэтому они и взяли этот участок в СНТ.

– Церковь ремонтируют? – спросил Михаил Вячеславович, увидев в стороне строительные леса и купол над ними.