– Что ты собираешься делать? – выдавила я.

– Ничего. Иди приведи себя в порядок, – его приказ был холодным, чётким.

Боясь, что будет, если откажусь, я прошаркала в ванную – мрамор, стекло, зеркала – и заперла дверь. Щелчок замка стал единственным, что я могла контролировать.

Илья

Звук запирающейся двери в ванную эхом разнесся по квартире.

Чёрт возьми. Я подошёл к шкафу с напитками и налил себе двойную порцию водки. Опрокинул стакан одним глотком, чувствуя, как обжигающая жидкость прокладывает дорожку в желудок, а затем потянулся за добавкой, не глядя на этикетку.

Ей нужно уйти. Я не хотел, чтобы она была здесь. Само её присутствие было обузой, которая могла обойтись моей организации дороже, чем я готов заплатить. Проблема в том, что, если я отпущу её, она будет мертва.

Полиция доказала, что её защита – это просто красивое слово на бумаге. Они не могли спасти её, как не могли спасти конспиративный дом от огня и пуль. А мы, ввязавшись в эту мясорубку с людьми Лебедева, повесили себе на спину мишень размером с Кремль. Всё шло не в лучшую сторону. Всё катилось к чертям, и если уж нам суждено было платить кровью, то лучше сделать это с умом – довести её до суда и засунуть Лебедева за решётку так глубоко, чтобы он забыл, как выглядит солнце.

Через несколько минут дверь ванной скрипнула снова, и она появилась в проёме – бледная, с глазами, полными страха, но голос её не дрожал.

– Я думаю, нам нужно вызвать полицию, – сказала она, и в её тоне сквозила какая-то упрямая решимость, будто она всё ещё верила в сказки про добрых стражей порядка.

Я выдержал её взгляд. Полиция сейчас пытается определить, кто напал на конспиративный дом. Они арестуют меня и будут задавать вопросы до утра, а я окажусь в камере быстрее, чем успею моргнуть. Это было последнее, что мне сейчас нужно.

– Полиция не может обеспечить твою безопасность, – сказал я.

Она попыталась снова:

– Это их работа. Это дело полиции.

– Мы поговорим об этом утром, – отрезал я, не желая продолжать этот бессмысленный спор.

Она выглядела так, словно была в десяти секундах от потери сознания.

– Им нужно знать, где я, – выдавила она, цепляясь за остатки логики.

Я терял терпение.

– Они привезут тебя в полицейский участок и подвергнут многочасовому допросу. Они даже могут попросить тебя приехать на место преступления. Это то, что ты хочешь сделать прямо сейчас?

Я наконец посмотрел на неё по-настоящему. Её длинные каштановые волосы были небрежно стянуты в узел на затылке, несколько прядей выбились и падали на шею. Глаза – большие, зелёные, как лесной мох после дождя, – смотрели на меня с какой-то смесью ужаса и усталости. Носик аккуратный, почти детский, а фигура… она была тонкой, гибкой, как у танцовщицы, а не размалёванной стриптизёрши с силиконовыми формами. Маленькая грудь, узкие бёдра – ничего кричащего, ничего искусственного. Она не была в моём вкусе, но в ней было что-то… простое, как у девчонки из соседнего двора, которая выросла на твоих глазах.

Она молчала, глядя на меня этими глазищами, но ответа не дала. Её плечи опустились, словно кто-то выдернул из неё последние силы. Я кивнул на кровать:

– Ложись спать.

Она бросила тревожный взгляд на широкую кровать с тёмным покрывалом, стоящую в углу комнаты.

– Разве это не твоя кровать? – голос её дрогнул, как струна, готовая лопнуть.

Я выдавил улыбку – холодную, не доходящую до глаз.

– Я одолжу её тебе на ночь.

– Разве нет где-нибудь…

– Я не спрашиваю.

Её нижняя губа задрожала, но она сняла ботинки, оставив их у края кровати, и забралась на кровать, полностью одетая. Положила рюкзак рядом с головой.